Гуссерль Книга «Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию (1936)
Истоки появления европейской науки в Новое время:
1. Учение Платона о мире идеализации, мире идей, посредством которых возможны обобщенные понятия, собственно задающие с одной стороны «горизонт» конкретных понятий, охваченных обобщим понятием, с другой стороны – задает «идеал», которому причастны эти, несовершенные вследствие своей конкретности, конкретные понятия.
2. Открытия Галилея, позволившие создать прообраз современных европейских наук:
а). «…идеи БЕСКОНЕЧНОГО рационального универсума бытия» - античность, при этом: «никогда не идет столь далеко, чтобы постичь возможность бесконечной задачи»;
б). Это позволило Галилею: «.. путем усовершенствования методики ИЗМЕРЕНИЙ степени несовершенства применить эту идею к построению «геометрических рядов» усовершенствований идеального в пространственных гештальтатах, которых легко увидеть в геометрии, причем в «…обычной технической способности усовершенствования (к примеру, способности сделать прямое еще прямей, плоское еще более плоским)»;
в) придание геометрии такого вида; абстрактных гештальтов в пространство-временности, их успешная, все более точная аппроксимация в изучаемый мир, позволило Галилею поставить вопрос о существовании рядов- гештальтов «содержимого» пространственно-временного гештальта.
г) косвенным основанием переноса математики пространственно-временного гештальта на эти ряды «стремления к идеальному» служила их всеобщая ПРОТЯЖЕННОСТЬ, т.е. пространственность. Таким образом, Галилей, по мнению Гуссерля проложил путь: от созерцания, к другим модальностям ощущений- «холода и теплоты, шероховатости и гладкости, светлого и темного и т. д.», обладающих своего рода «протяженностями»,т.е. своими градациями, доступными измерению, способными к идеализации. (в какой то мере Гуссерль даже СБЛИЖАЕТ понятия точности и идеализации: ««Как во всех частностях, во всех понятиях, положениях, методах, выражающих «точность», идеальность…»). При этом напрашивается (является) идея о «универсальной каузальной регуляции» всего объективного мира, что, однако не есть a priori данное, очевидное, но нечто рационально выводимое, основанное на естественной каузальности; «Благодаря этому универсальному каузальному стилю созерцаемого окружающего мира в нем становятся возможны гипотезы, индуктивные умозаключения, предсказания в отношении неизвестного в настоящем, прошлом и будущем» в бесконечно открытом горизонте мира.
д) Но для того, чтобы применить к «сфере качеств» конкретного, уходящую в бесконечность геометрическую индуктивность, основанную на каузальности пространственно-временных гельштатов НЕОБХОДИМО БЫЛО НАЙТИ МЕТОД, позволивший на основании все более совершенствующихся измерений применять к «сфере качеств» эту геометрическую индуктивность. Открытый Галилеем метод «с самого начала имеет всеобщий смысл, хотя дело каждый раз и постоянно идет о чем-то индивидуально-фактическом. Например, с самого начала имеется в виду не свободное падение ЭТОГО тела, но индивидуально- фактическое является примером [Exempel] в конкретной совокупной ТИПИКЕ созерцаемой природы, будучи тоже заранее заключено в ее эмпирически давно известной инвариантности; и это естественным образом переносится в галилееву идеализирующе-математизирующую установку)». Собственно существо естествознания … «всеобщая гипотеза: что в доступном созерцанию мире господствует универсальная индуктивность, заявляющая о себе в упомянутых повседневных ОПЫТАХ, но скрывающаяся в их бесконечности… априорный способ его (естествознания) бытия состоит в том, чтобы до бесконечности быть гипотезой и до бесконечности — подтверждением». Собственно задача европейской науки: ««…распознать прогрессирующие ряды созерцаний (отныне получающих значимость аппроксимаций), на которые указывают количественные показатели функциональной координации (короче говоря: формулы), и, следуя значкам, вживе их увидеть… можно проектировать ожидаемые эмпирические регулярности практического жизненного мира». Понятно, что именно к формулам был направлен основной интерес естествознания. Акцентируя внимание на этом, Гуссерль задается вопросом, а что происходит с «истинный смысл самой природы» в науке?... И дает ответ: истинный смысл природы постепенно вытесняется из науки этими «количественными показателями», взятыми, в определённом соотношении. Как более образно позже скажет Свасьян: в науке фиалки пахнут…аналитической функцией… В ней, ««арифметизированной геометрии», этот истинный смысл природы еще таится в «мерных числах», но в своем развитии, в «возвращении к себе» как воплощении идеи Лейбница об универсальной науке- современной математической логике, основанной на формальной логике, этот смысл окончательно теряется, превращаясь из гельштатов пространства-времени и качеств в единственно в гельштат числа вообще. И приобрёв свободу мышления, эта свобода тут же выливается в игры с числами и их отношениями: «Теперь в действие приводятся лишь те способы мышления и очевидности, которые незаменимы для техники как таковой. Мы оперируем буквами, значками связей и отношений (+, х, = и т. д.) сообразно взаимоупорядочивающим их правилам игры, которая наделе по существу ничем не отличается от игры в карты или в шахматы. Изначальное мышление, которое собственно придает этим техническим процедурам смысл, а достигнутым при соблюдении правил результатам — истинность (будь то даже «формальная истинность», свойственная формальной mathesis universalis), здесь оказывается выключенным».
Собственно дело не в том, что само по себе это неправильно, считает Гуссерль,- более того, это необходимо для развития мышления, ибо помогает избегать «опасных смысловых смещений,— избегать благодаря всегда актуально остающемуся в нашем распоряжении изначально приданному этому методу смыслу», а также «…освобождается от всякой неисследованной традиционности, в силу которой уже при первом обретении новой идеи и метода в их смысл проникли некоторые неясные моменты». Но это развитие должно быть осознанным в своей ограниченности. И эта ограниченность, по Гуссерлю, заключается в том, что эта теоретическая игра с её овнешнением метода, сопровождающемуся технизацией (видимо – «калькулирующим» мышлением – по Хайдеггеру) протекает «в горизонте превращенного смысла» (т.е.- в субъективизме истолкования наук об ОБЪЕКТИВНЫМ. Это превращение как раз и не осознается естествоиспытателями. Со времен Галилея (теперь он, кстати нередко воспринимается за собственный смысл природы, реанимировав идеи Пифагора: «Все есть число»). ««Но теперь крайне важно обратить внимание на происходящую уже у Галилея подмену единственно действительного, действительно данного в восприятии, познанного и познаваемого в опыте мира — нашего повседневного жизненного мира — математически субструируемым миром идеальностей»,- пишет Гуссерль,- Роковое упущение Галилея состояло в том, что он не задавался вопросом об изначальном, смыслопридающем свершении, которое, действуя как идеализация на исконной почве всякой теоретической и практической жизни — непосредственно созерцаемого мира (а в этом особом случае — на почве эмпирически созерцаемого телесного мира),— поставляет идеальные геометрические образования». То есть то, что опираясь на геометрию античности, Галилей не осознавал, что она БЫЛА УЖЕ РЕЗУЛЬТАТОМ «превращенности смысла» - продуктом идеальности, СОТВОРЕННЫМ человеком, а не собственно данным в его ощущениях «жизненным миром». К чему мы, собственно, стремимся, прибегая к науке?- «расширить до бесконечности наше предвидение». ««Видимые» же вещи всегда уже больше того, что мы в них «действительно и собственно» видим. Видение, воспринимание означает, по существу, обладание самим обладаемым одновременно с неким пред-обладанием, пред-мнением. Всякая практика с ее пред-обладанием имплицитно содержит индукции с той лишь разницей, что обычные индуктивные познания (предвидения), даже если они четко сформулированы и «подтверждены», остаются «безыскусными», в отличие от искусных «методических» индукций, до бесконечности улучшаемых эффективным методом галилеевой физики». То же открытие квантовой физики, опровергающие классический каузальный закон, по сути НИЧЕГО НЕ МЕНЯЕТ: «Ибо при всей новизне сохраняется, как мне кажется, принципиально существенное: по себе математическая природа, данная в формулах и интерпретируемая только исходя из формул». В итоге, исходя из учения Галилея о «голой субъективности специфически чувственных качеств, которое в скором времени было последовательно развито Гоббсом». Гуссерль, задается вопросом: а собственно почему геометрическую очевидность надо считать априорной, доопытной, в то время как в отношении чувственных качеств, несмотря на насыщенность естественных наук математикой – нет?.. Этот вопрос не давал покоя Лейбницу и Канту «…эти неясности являются следствиями превращения изначально живого смыслообразования и, соответственно, изначально живого осознания задач, из которого — в том или ином особом своем смысле — возникает метод», как упорядоченное, системное измерение.
Далее Гусерль совершает рефлексию собственного метода исторического прояснения современного кризиса науки, который, собственно, состоит в следующем: совершить «эпохе»- воздержание) от всех промежуточных напластований искажения (по Гуссерлю смысла), чтобы вернуться к изначальному смыслу возникновения науки (к Галилею). И совершая рефлексию с современным естествознанием: «мы должны двигаться «зигзагообразно», уходя вперед и возвращаясь назад; в этом чередовании одно должно прийти на помощь другому», Прояснить с точки зрения современного естествознания то, что было неясно во время возникновения науки и что «затёрлось» промежуточными напластованиями» теперь». Вторая стороны этого метода: нарочное избегание «употребляется естественнонаучная манера речи», это, с одной стороны «требуется для очевидности доказательств», с другой: «единственно возможный путь к преодолению философской наивности, скрытой в «научности» традиционной объективистской философии, и это… откроет двери в уже неоднократно возвещенные новые измерения».
Возвращаясь к созданию Галилеем всеобщего, можно сказать гештальта европейской науки Гуссерль особо замечает: ««Галилей абстрагируется от субъектов как личностей… от всего духовного в каком бы то ни было смысле, от всех культурных свойств, которые вещи приобретают в человеческой практике…», что, с одной стороны «разгружает» изучаемые вещи от привносимого практикой их человеческого смысла, с другой стороны, явно обозначает реально существующий, но…не охваченный зародившимся математическим миром естествознания, мир души: «Тем самым, по-видимому, приуготовляется и дуализм, тотчас же выступающий у Декарта». Собственно, это стало возможным, благодаря следствию идеи Галилея о существовании обособленных рядов, образующих гештальты, в бесконечном горизонте которых теряется момент их единства: «Подразделения, проведенные античными исследователями, не могли привести к возникновению специальных наук в нашем смысле слова. Галилеево естествознание…»- напротив, дало, и в этом Гуссерль видит глубокий смысл: рациональность позволила выделить: «рационально замкнутые особые регионы в рамках рациональной тотальности универсума». Дуалистическое расщепление физикалистской концепции природы и души, усугубленное Декартом «…приводит к тому, что дальнейшее их развитие осуществляется в виде расщепленных дисциплин». Гуссерль здесь не конкретизирует свою мысль, но из подтекста следует, скорее всего, именно физика, сменившая, благодаря своим успехам, геометрию в качестве образцовой науки, направила естественном образом, свое внимание и СВОИ МЕТОДЫ на неохваченное своим знанием вторую половины возникшего дуализма, что и привело к зарождению «новых регионов» науки, как этапов этого познания: «было само собой разумеющимся, что в своем дальнейшем развитии физика «объяснит» наконец все эти конкретности физикалистски-рациональным способом. Поэтому расцвет биофизических дескриптивных наук, достигнутый в особенности благодаря применению физикалистских познаний, можно считать успехом естественнонаучного метода, всегда интерпретируемого в физикалистском смысле».
То есть такой дуализм природы считался само собой разумеющимся- ВРЕМЕННЫМ. А это, пишет Гуссерль: «уже со времен Гоббса по понятным причинам ведет к тому, что душе приписывается способ бытия, принципиально схожий со способом бытия природы, а психологии — такое же восхождение от дескрипции к последнему теоретическому «объяснению», как и биофизике. И это, несмотря на картезианское учение о телесных и душевных «субстанциях», обладающих в корне различными атрибутами. Через Джона Локка эта натурализация психического передается всему Новому времени вплоть до наших дней».
Тем временем, достигнув своего апогея в философии Спинозы, научный объективизм, потерпел в лице Юма, сокрушительный удар со стороны психологизма: ««Уже у Юма он был доведен до предела, до полного искоренения идеала философии, всей родовой научности новых наук… Парадоксальная ситуация! В высшей степени успешные и ежедневно преумножаемые результаты, по крайней мере в целом ряде новых наук, были налицо»,- не только сейчас, но уже и во времена Юма.
Однако оказалось, что все эта научность покоится на: «донаучном мире в повседневном смысле, мире, в само собой разумеющейся бытийной значимости которого развертываются деяния и помыслы далекого от науки человека, а в конечном итоге также и ученого». И, собственно все эти успехи естествознания покоятся на НЕНАУЧНОМ основании. Что, конечно не может не вызвать недоумение. А именно: Основой объективизма, тем самым оказывается наивная ВЕРА, «наивная преданность бытия мира», в то, что в ДОНАУЧНОМ мире, как будто и ни было субъективности: «…которая всеми донаучными и научными способами производит в конечном счете всякую мировую значимость вместе с ее содержанием…. Таким образом… первое состоит не в бытии мира с его бесспорным, само собой разумеющимся характером, и речь идет не только о постановке вопроса о том, что принадлежит этому миру объективно; по себе первое есть субъективность, и притом субъективность, обеспечивающая наивную предданность бытия мира, а затем его рационализирующая или, что то же самое, объективирующая». «Зрелый трансцендентализм протестует против психологического идеализма (или, конкретно, против «физикалистских познаний») и, оспаривая объективную науку как философию, претендует на то, чтобы проложить путь совершенно новой научности, научности трансцендентальной».
Но у трансцендентализма отсутствует метод, позволивший бы совершить этот путь к «совершенно новой научности», которым по замыслу Гуссерля должна стать его феноменология. «С момента появления «теории познания» и первых серьезных попыток проведения трансцендентальной философии вся история философии становится историей напряженного взаимодействия между объективистской и трансцендентальной философией, историей нескончаемых попыток, с одной стороны, сохранить объективизм и придать ему новый облик, а с другой — попыток трансцендентализма совладать с теми трудностями, которые влечет за собой идея трансцендентальной субъективности и требуемый ею метод. Крайне важно прояснить исток этой внутренней расщепленности философского развития и проанализировать последние мотивы этого радикального превращения идеи философии».
Таковые Гуссерль находит у Декарта.
1. Радикальный скептицизм, несвойственный античному скептицизу: «человеческое познание не может простираться дальше соотносимых с субъектом явлений. Здесь вроде бы имелась возможность провести радикализм и дальше (например, исходя из двусмысленного положения Горгия «Ничто не существует»), но в действительности дело до этого никогда не доходило».На мой взгляд, однако, следует, наверно говорить, не о более радикальном а о более ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОМ скептицизме Декарта, как раз и имея ввиду Горгия, в подобное объяснение точнее вписываются традиция Галилея с его рядами последовательно усовершенствующихся гельштатов, и в частности критику античности Ф. Бекона: «Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный» (Новый органон. Ч.I).
2. «стремления сквозь ад квази-скептического эпохе, которое уже не ставится в чрезмерную заслугу, пробиться к вратам, ведущим в небеса абсолютно рациональной философии, и систематически построить ее самое». Т.е. преодолеть изначальное сомнение. Путем исключения себя из предметного мира, в качестве сомневающемся в нем. Я необходим как тот, кто его осуществляет. Именно здесь я нахожу искомую аподиктическую почву, абсолютно исключающую всякое возможное сомнение… «Универсальное сомнение снимает само себя». Примечательно то, что: «Посредством эпохе я подхожу к той бытийной сфере, которая принципиально предшествует всему мыслимому для меня сущему и его бытийным сферам как их абсолютно аподиктическая предпосылка».
Недостаток, по мнению Гуссерля декартовского эпохе, в том что «первое из ряда», по праву первого, обоснующего существование всего ряда, должно быть, одновременно и ВНЕ ЭТОГО ряда «(не «заключает в скобки»): « … в действительности он не проводит оригинальный радикализм своих мыслей, не подвергает эпохе (не «заключает в скобки») действительно все свои предмнения и не во всем подвергает ему мир; от того, что, увлеченный своей целью, он не извлекает как раз наиболее значительное из того, что было обретено в осуществившем эпохе «ego», чтобы применительно к нему одному развернуть философское θαυμάζειν.1 (Удивление)»
Локк, как и Декарт, все еще остается в плену представлений об объективности разума, во-первых Локк не нашел применения отделённого Декартом, мыслимого от мыслящего, т.е. интенсиональности («Конечно, у Локка совершенно неизбежны такие выражения, как: перцепции, восприятия, получаемые «от» вещей, представления «о» вещах, или: верить «во что-то», хотеть «чего-то» и т. п»).
Но то обстоятельство, что в перцепциях, в самих сознательных переживаниях сознаваемое в них заключено как таковое, что перцепция в себе самой есть перцепция, получаемая от чего-либо (например, от «этого дерева»), остается без внимания», т.е. нет «переключение внимония с содержимого мысли на саму мысль, и во вторых, «в наивном натурализме душа понимается теперь как некое пространство, по его знаменитому сравнению: как дощечка для письма, на которой появляются и исчезают психические данные». Прим: замечательно, что везде Гуссерлем рассматривается, так или иначе – пространство.
Беркли: «Фундаментом остается сенсуализм и то будто бы само собой разумеющееся обстоятельство, что единственной не допускающей сомнения почвой всякого познания является опытное самопознание [Selbsterfahrung] и его царство имманентных данных». Исходя из этого (собственно- декартовского), Беркли «… редуцирует телесные вещи, являющиеся нам в естественном опыте, к комплексам самих чувственных данных». Т.е. По Гуссерлю, получилось, что следуя Декарту английский эмпиризм обратил внимание на элементы МЫШЛЕНИЯ, поставив под сомнение само существование объективного. Вершиной чему был Юм, у которого: «мир вообще, природа, универсум тождественных тел, мир тождественных личностей, а затем также и объективная наука, познающая их в их объективной истине, в юмовском «Трактате» превращается в фикцию. Чтобы быть последовательными, мы должны сказать: разум, познание, в том числе и познание истинных ценностей, чистых, даже этических, идеалов — все это фикция. На деле, стало быть, это оборачивается банкротством объективного познания. Юм, по существу, заканчивает солипсизмом». Видимо, по поводу английского скептицизма, Гуссерль хочет сказать, что у перечисленных им философов (Локка, Беркли и Юма), даже в крайних своих проявлениях, т.е. сводя окружающий человека мир в своих сомнениях о его существовании к ФИКЦИИ, сами чувства, сама мысль оказывается направленной, «прикованной» к этому миру, а не на саму себя.
«Кант не принадлежит той непрерывной линии развития, которая следует от Декарта через Локка, он не является продолжателем Юма», философия которых направлена «на всеобщее рассмотрение, касающееся тех, кто выносит суждения, стремясь к объективной истине: как они должны нормативно применять упомянутые законы» Но, в общем-то и не следует линии: Спиноза, Лейбниц, Вольф философия которых направлена «на систематический универсум «логических законов»». В этих двух линиях философии: «Способности чисто априорного (доопытного) мышления, мышления чистого разума, противостояла способность чувственности, способность внешнего и внутреннего опыта». Задача Канта была в том, чтобы объединить их с помощью двух врожденных способностей разума: «Другими словами, разум функционирует и проявляется двумя способами. Один состоит в его систематическом самоистолковании, самовыявлении в свободном и чистом математизировании, в действиях чистых математических наук. При этом предполагается относящаяся еще к чувственности форма «чистого созерцания». Объективным результатом обеих способностей является чистая математика как теория. Другой способ свойствен всегда скрыто функционирующему разуму, непрерывно рационализирующему чувственные данные, так что они всегда бывают уже рационализированы им. Его объективным результатом является чувственно созерцаемый предметный мир — эмпирическая предпосылка всякого естественнонаучного мышления, т. е. мышления, сознательно нормирующего эмпирию окружающего мира посредством явленного математического разума».
АПРИОРНОЕ знание, как это думается Гуссерлю по отношению к Канту, БЛАГОДАРЯ первой врожденной , а значит ОБЪЕКТИВНОЙ способности разума служит некоей гарантией объективности донаучного знания, на котором, собственно покоиться знание НАУЧНОЕ. Т.е. ОБЪЕКТИВНОСТЬ врожденного донаучного знания является гарантией объективности научного (опытного) знания. При этом по Канту, видимо, разрешалась с помощью апперцепции проблема, не только объективности априорных знаний, но и проблема Юма, КАК ЕЁ ПОНЯЛ КАНТ: «Что же, с другой стороны, касается чувственности, то всегда допускалось, что она поставляет лишь чувственные данные ощущений именно как результат аффицирующего воздействия извне. И все же всюду поступали так, как если бы мир донаучного человеческого опыта — еще не логифицированный математикой — был миром, предданным одной лишь чувственностью Юм показал, что мы наивно вкладываем в этот мир каузальность… Другими словами: он (Юм) не видит, что одна лишь чувственность, соотнесенная только с данными ощущений, не может быть ответственна за предметы опыта. Таким образом, он не видит, что эти предметы опыта отсылают к скрытому духовному свершению, не видит проблемы в том, каково это свершение. Однако прежде всего оно должно быть тем свершением, которое — с помощью логики, математики и математического естествознания — позволяет познать донаучный опыт в его объективной значимости, т. е. в признаваемой каждым и обязательной для каждого необходимости.
Кант же говорит себе: вещи, несомненно, являются, но только благодаря тому, что чувственные данные, скрыто уже тем или иным способом собранные вместе с помощью
априорных форм, логифицируются в своей изменчивости — причем разум, проявившийся в качестве логики, математики, остается не исследован и не приведен к нормативной функции. Но является ли это квази-логическое чем-то психологически случайным, и если мы мысленно отбросим его, то сможет ли математика, логика природы вообще познавать объекты на основе одних лишь чувственных данных?». Но, отмечает, при этом Гуссерль: «мы не можем пройти мимо того обстоятельства, что Юм, как его понимает Кант, не есть действительный Юм».
В действительности Кантовская философия, по Гуссерлю, как и последующая классическая немецкая философия отлична от донаучного, и научного объективизма, поскольку «возвращается к познающей субъективности как к изначальному средоточию всех объективных смысловых образований и бытийных значимостей и пытается понять сущий мир как образование, состоящее из смыслов и значимостей, и таким способом открыть путь научности и философии существенно нового вида».- субъективной философии последнего и фундаментального обоснования объективного мира, которая «…только и выявляет истинный смысл достижений позитивной науки и, коррелятивно, истинный бытийный смысл объективного мира — и именно как трансцендентально-субъективный смысл». Вот где, незаметно выявляется, на мой взгляд, собственный временной «предрассудок» Гуссерля- конечно, не в «коррелятивности» выяснения истинного смысла бытийного мира, а в «приравненной» к нему трансцендентально-субъективный смысла. . «Кант … ниспровергает господствующий рационализм, доказывая недостаточность его основоположений...» этот рационализм «…никогда не углублялся в субъективную структуру нашего сознания … никогда не спрашивал о том, как мир, всего лишь являющийся нам, людям (и нам, как ученым), становится познаваемым a priori; как, стало быть, возможно точное естествознание». ««Но Кант, со своей стороны, не имеет представления о том, что в своем философствовании он опирается на неисследованные предпосылки и что содержащиеся в его теориях несомненно великие открытия лежат в них лишь в завуалированном виде».
«Пример великого открытия (всего лишь намеченного) — это, в отношении природы, двойная функция рассудка: рассудка, посредством эксплицитного (внешнего, явно выраженного) самоосмысления выражающегося в нормативных законах, и, с другой стороны, скрыто властвующего рассудка… рассудка, конституирующего всегда уже наличествующий и находящийся в дальнейшем становлении смысловой гештальт «созерцаемый окружающий мир». Это открытие не могло быть действительно обосновано и даже полностью понято в рамках теории Канта». Т.е. – ждало Гуссерля: «Мы начинаем наши соображения с указания на то, что кантова постановка вопросов критики разума базируется на неисследованной почве предпосылок, влияющих на определение смысла его вопросов».
Я-субьекты, по Гуссерлю, имеют ДВЕ стороны. С одной стороны, они: в «жизненном мире» – объекты среди других объектов «будь то физиологических, психологических, социологических или прочих констатации» (ипостаси), с другой- они же: субъекты «…для этого мира, а именно, как познающие его в опыте, обдумывающие, оценивающие, целенаправленно соотносящиеся с ним Я-субъекты…», можно сказать: в «научно-вербальной»? – ипостаси… Но тогда, если «делить» человека, то получается, что последнюю ипостась тоже надо делить на априорную (вместе с психологией) и научную.
«Очевидно, что… воспринятое в нем (объекте) самом изменение…отличается от изменения способов явления (например, перспективы, явления вблизи и вдали), в котором такого рода объективное предстает присутствующим как оно само [selbstgegenwärtig]. Это видно по смене установки. Взгляд, направленный прямо на объект и на то, что ему присуще, устремляется сквозь явления к тому, что непрерывно является в их непрерывном единении — к объекту в бытийной значимости модуса «само присутствующее» [selbst gegenwärtig]. В рефлексивной установке мы имеем не что-то одно, а многообразное». Т.е. ФЕНОМЕН вещи в нас, зависит от установки, в данном случае – точки зрения на объект, от которой, кстати, зависит вопрошание наше об объекте. S.W. Здесь каким-то образом должны коррелировать между собой: перспектива явления нам и наших целей по отношению к нему (явлению).
«Восприятие есть изначальный модус созерцания, в нем созерцаемое предстает в изначальной оригинальности, т. е. в модусе самоприсутствия [Selbstgegenwart]». Восприятие= созерцанию? «Наряду с ним у нас есть другие модусы созерцания, которые в себе самих, в меру осознанности, характеризуются как самоприсутствующие вариации этого «самого вот». Это способы приведения к настоящему [Vergegenwärtigungen], вариации присутствия в настоящем; они дают осознать временные модальности, например, не само-вот-сущее, а само-вот-бывшее, или будущее, само-вот-становящееся. Такие приводящие [vergegenwärtigende] созерцания «повторяют» — в известных, им присущих модификациях — все те многообразия явлений, в которых объективное предстает в плане восприятия: например, вспоминающее созерцание показывает объект как сам-вот-бывший, повторяя перспективы и прочие способы явления, но как модифицированные в плане воспоминания». S.W. Здесь, на мой взгляд Гуссерль не разделяет два существенно различных компонента созерцания – непосредственное восприятие и представление, а это важно – в аспекте субъективного времени: «сейчас» (то, что воспринимается)- не то, что воспринималось раньше, а изменённое временем представление о нем? Т.е. не просто дополнение к восприятию, а уже видоизмененное ранее субъективностью восприятие. «Живое тело постоянно присутствует в поле восприятия совершенно уникальным способом, совершенно непосредственно».S.W. Возможно, как раз именно из-за различия в присутствии тела в восприятии» и в представлении, актуализированных ОДНОВРЕМЕННО «восприятием-сейчас» «живое тело» присутствует НЕ непосредственно, а через собственную ОЦЕНКУ себя в настоящем, ЧЕРЕЗ воспоминания о себе-прошлом, типа: «каким дураком я был РАНЬШЕ». Далее, по моему, самое важное: «Многообразию явлений, в которых некое тело может быть воспринято как одно и то же, (свидетельствуют человеку) своим собственным способом… принадлежащие ему кинестезы, в протекании которых должны выступить соответствующие (тоже требуемые здесь) явления, для того чтобы они вообще могли быть явлениями этого тела, могли выявить его в себе как это тело в его свойствах». Т.е. многообразие явлений феномена, СООТВЕТСТВУЕТ совокупное непрерывное человеческое БЫТИЕ, в «в меру осознанности» этого бытие самим человеком. Лишь тогда мы можем утверждать, что знаем бытие воспринимаемого в нашем бытии. Что и есть, по-моему то, что называют истиной. Здесь, по-моему, в связи с неразрывной связи с присутствием человека в любом его представлении об объекте, следует подвергать рефлексии не только сам объект, как раньше, но и свое присутствие с этим объектом. Причем, аналогично с «кинестазами» связанными с этим объектом, существует и присутствие в представлении «особых кинестез»: «В качестве примера назову проводимый при наблюдении анализ свойств того, что является в восприятии, или наши действия по обобщению, установлению связей, активному отождествлению и различению; или, наконец, наше активное оценивание, наше планирование задач, наше деятельное осуществление намеченных путей и целей». Все это в совокупности и образует «универсальный горизонт» «преданных нашему сознанию» «единый универсум сущих объектов». При этом мы: «всегда неизбежно принадлежащие аффективной области, всегда функционирующие как субъекты актов, но лишь иногда становящиеся тематически предметными как предметы нашей занятости самими собой». Собственно говоря, горизонтом, по Гуссерлю, является все (ВРЕМЕННОЕ), как: «в тот или иной момент несомненно сущего и значимого, а в нем — тот или иной состав известного и несомненно достоверного»= само по себе разумеющееся. Собственно в трактовке Гуссерля, само по себе разумеющееся и есть- субъективность. И далее Гуссерль задаются вопросом: почему то, что СДЕЛАЛ Галилей само по себе разумеющимся (т.е. СУБЪЕКТИВНОЕ)– новый тип науки (европейской) имея ряд феноменов, явилось Галилею ИМЕННО таким образом, именно таким феноменом?
1) «во всех конкретно созерцаемых процессах знакомого нам окружающего мира заключена легко усматриваемая сопряженность», КАУЗАЛЬНОСТЬ того, что «происходит с полнотами, с тем, что совершается в сфере гештальтов».
2). «Но мотив к тому, чтобы настроиться на анализ сплетений каузальных зависимостей, в общем и целом отсутствовал».
Он появился у человека эпохи Возрождения: «В своей смутной неопределенности они (т.е.- каузальности) не могли возбудить к себе интереса. По-другому дело обстояло, когда они принимали определенный характер».
Люди Ренессанса, «всюду были склонны к смелым обобщениям», при этом, большое значение имело и то что «подобные далеко идущие гипотезы тотчас находили публику, готовую их принять».
Отсюда, естественно, что: «Математика как царство подлинного объективного познания (и руководимая математикой техника)», была той основой, тем образцом, который НУЖДАЛСЯ в своем ОБОБЩЕНИИ как метод «подлинного объективного познания» на всю природу. «. Измерительные методы должны существовать для всего, что объемлется геометрией, математикой гештальтов с ее идеальностью и априорностью». Соответственно, математика должна преобразиться, т.е. «перестать абстрагироваться от созерцаемых полнот», при этом сохранив «как идеализированный момент гештальтов (пространственных гештальтов, длительности, движений, деформаций)». Но при этом «в некотором отношении происходит и идеализация соответствующих чувственных полнот». Благодаря чему: «,… дробимость и делимость in infinitum1 и тем самым все, что принадлежит математическому континууму, подразумевает субструкцию бесконечностей для ео ipso также субструируемых полнотных качеств». При таком рассмотрении, мы приходим к гипотезе: «что в доступном созерцанию мире господствует универсальная индуктивность, заявляющая о себе в упомянутых повседневных опытах, но скрывающаяся в их бесконечности.
Конечно, Галилеем она не была понята как гипотеза… Физика сразу стала для него столь же достоверной, что и прежняя чистая и прикладная математика», которая «покоится» на априорных, то есть доопытных положениях. Тех, что хоть и априорны, но, как источники, они суть породившие «образец научности». Благодаря присоединению математики, как гельштатов бесконечного, к рассмотрению конкретных полнот, произошла «двусторонняя идеализация мира» - как в конкретности полнот, так и в бесконечности гештальтов. Эта «двусторонняя идеализация мира» позволила сделать «само по себе разумеющимся» идеализированное понятие УНИВЕРСАЛЬНОЙ каузальности мира, благодаря которой и стала возможна идея универсальная индуктивность, как метод познания этой каузальности.
«Эта универсальная идеализированная каузальность охватывает все фактические гештальты и полноты в их идеализированной бесконечности». ВСЕ ОБЪЕКТИВНЫЕ науки, покоятся на субъективном основании «само собой разумеющегося». Значит СУБЪЕКТИВНАЯ наука, изучающая само по себе разумеющееся, которое при этом «перед нами, к нашему растущему удивлению, раскрывает бесконечность все новых феноменов нового измерения», и есть единая праматерь всех наук – философия… ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ философия, предмет изучения которой: «…целиком и полностью чисто субъективные феномены, но не просто в фактичности психофизических процессов протекания чувственных данных, а как духовные процессы, которые как таковые с сущностной необходимостью выполняют функцию конституирования смысловых гештальтов».. А те, в свою очередь: «…как и всякий вновь появившийся гештальт призван стать материалом, т. е. функционировать в деле образования гештаяьтов. Никакая объективная наука, никакая психология, которая все же хотела стать универсальной наукой о субъективном, никакая философия не смогла когда-либо тематизировать и тем самым действительно открыть это царство субъективного».. «Это царство целиком и полностью замкнутого в себе субъективного, имеющего свой способ бытия, функционирующего во всяком опытном познании, во всяком мышлении, во всякой жизни, т. е. повсюду неотъемлемо присутствующего, и все же так никогда и не попавшего в поле зрения, так и оставшегося не схваченным и не понятым». В то время, как оно суть «…подоснова, в которую призваны вливаться их (ученых) собственные завоевания».
По Гуссерлю Кант в традициях Декарта отказывается от поисков очевидно достоверного в данном нам восприятии внешних чувств, но не может отказаться от этих самих поисков, и по его мнению оно дано разуму во внутреннем ЧУВСТВЕ, которое он, наученный юмовским скепсисом не может определить, прибегая «к психологии как к абсурдному извращению подлинной проблематики рассудка, и он и прибегает к мифическому образованию понятий. Он запрещает своим читателям переводить результаты его регрессивной процедуры в доступные созерцанию понятия и предостерегает их от всякой попытки построения, исходящего от изначальных и чисто очевидных созерцаний и следующего отдельными, действительно очевидными шагами. Его трансцендентальные понятия отмечены поэтому совершенно своеобразной неясностью, которую никак нельзя прояснить, нельзя превратить… смысловое построение… обеспечившее бы прямую очевидность»- . Если бы Кант не отказался от созерцания, а придал ему расширенные функции и созерцание «…вообще утратило бы свой привычный смысл, приобретая только всеобщий смысл изначального само-представления и только в новой бытийной сфере»- то этот метод не нуждался бы в мифологической туманности и не лишился бы очевидности. То есть сохранил бы «понятие созерцательной наглядности [Anschaulichkeit]».
Если бы Локком не были обойдены вниманием плодотворные намеки Декарта то, возможно, они «проросли в виде интенциональной психологии». Существующая тогда и вплоть до нашего времени «господствующая психология не должна подменить противным существу духа реальным анализом души, мыслимой по образцу природы»…
Продолжение следует)