Теперь перейду к основному. Что есть – сущность, и может ли сама сущность состоять из частей? Для начала определимся, имеет ли сущность свой предметный аналог? МЛФ исходит из того, что – имеет. Расхождения во мнениях начинаются при попытках опредмечивания понятия сущности. «Наиболее распространены такие определения: сущность есть:
1) сходное;
2) часть явления, обуславливающая остальные его части:
3) особое отдельное, из которого развилось данное множество отдельных:
4) инвариантное;
5) единство в многообразии;
6) система внутренних связей и отношений;
7) закон или система законов;
8) необходимое»,- пишет Бранский В. П. (Бранский В.П. Материальный объект как единство явления и сущности.// Материалистическая диалектика в 5 т. Т. 1. М., 1981. С. 134 – 135). При этом он выдвигает своё определение сущности, как основания отдельного, т.е. единства общего и специфического (Бранский В.П. Там же. С. 131). Является ли основание отдельного его сущностью? Другими словами, имеет ли, например, речная вода, грунтовая, дождевая и т.д. воды свои собственные сущности или только одну – быть дождевой водой? Является ли основание, например, натрия, быть щелочным металлом сущностью натрия, или основанием натрия является его принадлежность к химическим элементам (вид и род)? Является ли для ежа основание быть Metazoa более глубоким, чем основание быть млекопитающим? И т.д. Безусловно, понятия «основание» и «сущность» находятся в определённой тесной связи, но являются ли они одним и тем же понятием? Гегель, например, указывал, что основание «есть в самой себе сущность»,- в этом моменте у Гегеля сущность и основание совпадают, но только в том смысле, что своё основание есть своя сущность. Как собственно же основание, сущность выступает «лишь постольку, поскольку она есть… основание некоего другого» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 281), обладающего своей сущностью. Сущность же этого другого, в свою очередь, является и основанием этого другого. Т.е. для самого другого его собственные основание и сущность суть одно и то же, ибо первое и другое обладают одним и тем же содержанием (этот признак одинакового содержания служит Гегелю в качестве объединения основания и сущности чего-либо, что остаётся справедливым и в МЛФ (как «сходное», как «единство в многообразии»). Но между понятиями основания и сущности есть различие: «…различие между ними есть лишь различие формы между простым отношением между собой и опосредствованием или положеностью» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 281). Однако это «лишь» означает трансформацию внешнего, равнодушного к зарождающейся вещи, основания, во внутреннее собственное самообоснование существования вещи. К примеру, проследим, по словам Татаринова Л.П. процесс «…становления в ходе эволюции териодонтов (по современным данным – предковой для млекопитающих группы рептилий) основ организации млекопитающих» (Татаринов Л.П. Очерки по теории эволюции. М., 1987. С. 49). Оставаясь рептилиями, териодонты (причём, в различных линиях) начинают постепенно приобретать существенные черты млекопитающих: звукопроводящий аппарат из трёх слуховых косточек, вторичное челюстное сочленение между зубной и чешуйчатой костями, зачаточная барабанная перепонка в вырезе угловой кости, мягкие, снабжённые собственной мускулатурой, губы, сенсорная зона на верхней губе (протовибриссы), расширенные большие полушария головного мозга, трёхзубчатые заклыклвые зубы, верхние обонятельные раковины, поворот конечностей, первоначально направленных в стороны, под тело, что способствовало совершенствованию локомоции; формирование поясницы, что, возможно, связано с развитием мышечной диафрагмы и приобретением диафрагмального механизма лёгочной вентиляции и т.д. Причём содержание признаков, свойственных териодонтам, настолько полно включает содержание признаков первых млекопитающих, что, по словам того же Татаринова Л.П.: «…грань между млекопитающими и рептилиями становится до известной степени условной, поскольку многие диагностические для современных млекопитающих признаки приобретались различными ветвями териодонтов параллельно» (Татаринов Л.П. Там же. С. 51).
Тем не менее териодонты суть рептилии, а млекопитающие (напр., протоэвтерии) – млекопитающие, несмотря на общность содержания признаков, свойственных этим различным классам животных. Появление собственно млекопитающих, таким образом, не столько появление нового содержания признаков, отличающих млекопитающих от рептилий, сколько появление собственного основания у млекопитающих, собственной сущности, остающейся во многом ещё загадочной для палеонтологов в вопросе происхождения, но достаточно ясной в вопросе существования. Так, совершенно очевидно, что различные признакт млекопитающих, появляющиеся у различных линий териодонтов, у каждого млекопитающего представлены в постоянном (или близком к таковому) самоуправляемом комплексе, что служит основным критерием разделения млекопитающих и рептилий на два различных класса животных.
Можно привести ещё множество подобных примеров, характеризующих на фактах естествознания, правильность гегелевского понимания понятий основания и сущности, встречающихся, например, при рассмотрении вопроса определения жизни (размножение и рост одинаковых структур свойственны кристаллам неорганического происхождения, в то время как вирусы напоминают по своим свойствам свойства неживого) и т.д., вплоть до интерпретации понятия информации, как категории сущего наравне с энергией); или определения химических реакций (обладает ли «химией», например, мюоний, позитроний, наконец – сам электрон в растворах (т.е. – сольватированный), или определения грани между свободнорадикальными и ионными реакциями (распад иодида меди) и т.д., и т.п.
Отсюда можно сделать вывод о том, что основание, вообще-то, не есть сущность сама по себе. Причём:
1)такой подход к сущности и основанию в гегелевской философии не был уникальным явлением. Так, Шеллинг (в каком-то смысле антипод Гегеля в одновременном срезе развитие философии) писал: «Натурфилософия нашего времени впервые установила в науке различие между сущностью, поскольку она существует, и сущностью, поскольку она есть лишь основа существования» (Шеллинг Ф. Там же. Т. 2. С. 107);
2) и с таким подходом согласны и некоторые современные философы. Например: «Мысль Гегеля о том, что сущность представляет собой единство основы и обоснованного, глубока по своему содержанию. Основа выступает деятельным началом и, порождая то или иное конкретное образование, развёртывается в обоснованном и становится его сущностью»,- с точки зрения гносеологии поясняет Билялов А.Б. (Билялов А.Б. Основа и обоснованное.// Марксиско-ленинская диалектика в 8 книгах. Кн. 1. М., 1983. С. 241).
Воспользуемся примером, данным Бранским В.П. по своему. Он пишет: «Например, известно, что в технике термин «основание» употребляется для обозначения фундамента какого-либо устройства. Если мы рассматриваем, допустим, колоннаду, то основанием здесь будет каменный брус, на котором воздвигнуты колонны» (Бранский В.П. Там же. С. 127). Однако:
1) во-первых, вообще-то основание и фундамент – разные вещи. Основанием, в дпнном случае, в строительстве называется часть массива – грунта, на которую передаётся нагрузка от сооружения, здания, в то время, как фундаментом – основной конструктивный элемент непосредственно самих зданий, который служит для передачи нагрузки от здания на грунт – основание (См. Справочник инженера – строителя. Т. 1. 1-й полутом. Под ред. Онуфриева И.А. и Данилевского А.С. М., 1968. Изд-во л-ры по строит-ву. С. 188; и «Справочник молодого каменщика. М., «Высшая школа». 1990. С. 83). И, таким образом, в буквальном смысле, основание в строительстве суть нечто другое, отличное от самого зхдания (колонны), что лишь подчёркивает мою мысль о том, что основание не есть сущностью. Но воспримем мысль Бранского В.П. так, как она есть;
2) во-вторых, брус ещё не есть колонна, и может, вообще-то, использоваться для памятника, приняв наименование постамента, поэтому он отнюдь не является сущностью именно колонны, а вообще фундамент не есть «сущностью какого-нибудь устройства». Скорее уж он является необходимым условием, при наличии которого возможно раскрытие сущности того или иного устройства, условием существования устройства определённым образом, при котором оно, как основание суть граница существования этого устройства.
Ещё очевидней ход моих размышлений становится при рассмотрении умозаключения: «Если А, то В». Здесь А выступает необходимой предпосылкой или основанием данного умозаключения. Но В, хотя логически проистекает из А, уже не есть само А, хотя бы уже потому, что само служит предпосылкой для очередного умозаключения; «Если В, то С», и потому обладает собственной сущностью. Дождевая вода не есть вода вообще, ибо её сущность уже отлична от сущности воды, хотя существование дождевой воды невозможно без существования собственно воды. С другой стороны, основанием сущности данной вещи есть не любая сущность, имеющая то же содержание и «простое отношение», а ближайшая к ней сущность, являющаяся в «простом отношении» «тотальностью», т.е. заключающая в себя положенность как целое. Например, из утверждения: «Если справедлив постулат Эвклида о параллельных прямых» вовсе не следует, что сумма углов треугольника будет равна 180°, ибо здесь пропущены связующие, промежуточные звенья, делающие такое умозаключение действительным.
Само по себе утверждение о непересекаемости параллельных прямых не есть основанием для вывода о сумме углов треугольника. Закрученная в будильнике пружина – ещё не основание того, чтобы двигались по циферблату стрелки.
Зададимся вопросом: имеет ли данная вещь одну сущность или несколько? Здесь надо первоначально разграничить процесс познания сущности и саму сущность. Естественно видеть, что при познании сущности той или иной вещи (вида, рода вещей) определение её сущности меняется, «углубляется», по определению В.И. Ленина. Так, на некотором этапе от понимания сущности химических реакций как взаимодействий между атомами веществ произошёл переход к пониманию их как взаимодействий внешних электронов и образующихся при этом ионов атомов. Но это не значит, что ранее сущность химических реакций была иной. Она оставалась одной и той же. Что значит познание более глубокой сущности чего-либо? По сути, это означает, что новое понятие сущности позволяет объяснить более обширный класс явлений одной и той же сущности. Следовательно, «Если присмотреться ближе к естественному способу исследования, то часто бросается в глаза что-то вроде стремления к некоторой, правда, недостижимой существенной дефиниции» (Бохенский С.М. Цит. по Войшвилло Е.К. Понятие как форма мышления. М., 1989. С. 130). Стремление в гносеологическом плане представить сущность вещи единственной, объясняющей все её явления, есть воплощение идеи о её целостности, как индивидуальности (именно этой вещи свойственна именно эта сущность, которая и делает её именно этой). Недаром Бранский В.П. определил сущность как единство общего и специфического, как одно. Но его определение имеет и существенный недостаток, ибо само по себе не может быть основой для разграничения сущности и явления, понимаемого тем же Бранским В.П. как отдельное, которое, в свою очередь, есть единство единичного и сходного (Бранский В.П. Там же. С. 115). Из определения Бранским В.П. явления как отдельного, как единства (т.е., по большому счёту, тождественного сущности) вытекает следующее. Поскольку явление всегда конкретно и, в то же время, есть явлением той же сущности в своей специфике, диктуемой внешней средой, явление есть тоже сущность, а, учитывая многообразие явлений одной и той же сущности, сущность явления выступает как часть сущности, с чем я не могу согласиться. Так, например, человек реализует свою сущность во множестве явлений (в общении, труде, чувственности). Каждое явление его сущности специфично и, в то же время, едино с его тотальным воплощением своего Я, определяющего характер специфичности его явления, но явление – не его сущность, хотя определение сущности Бранским В. П. позволяет рассматривать явление как ту же сущность). Анализируя весь обозначенный им спектр предполагаемых современными философами определений сущности, Бранский В.П. пишет: «Ближе всего к истине стоят 6-е и 7-е определения» (Бранский В.П. Там же. С. 136), причём отвергает 6-е, исходя из того, что под «внутренними» связями и отношениями можно понимать как связи в самом явлении, так и в сущности. Но само явление, безусловно, должно иметь и собственные внутренние связи, обуславливающие его специфичность или собственную сущность, отличную от сущности, по отношению к которой оно есть только явление, поэтому его аргумент следует признать недействительным. Меня, правда, тоже не устраивает 6-е определение по двум причинам. Во-первых, оно говорит, скорее о структуре сущности, чем определяет сущность. Во-вторых, поскольку именно сущность – основа индивидуальности и самополагания вещи («специфического»), она не определяется через отношения. Но 6-е определение, всё же, действительно, на мой взгляд, ближе всего к истине. Во-первых, понятие «система» необходимо включает в своё содержание понятие «связь». Иначе выражение «система связей» и вообще «система чего-то» ещё ничего бы не говорило о целостной индивидуальности вещи, т.е. о том, что мы хотим выразить через понятие «сущность». А сущность так или иначе служит связующим элементом между всем специфическим в вещи. Поэтому я, исходя из понятия одной сущности, свойственной вещи, предлагаю рассматривать сущность не как систему внутренних связей и отношений, а как связь чего-либо, обуславливающую его индивидуальность. Во-вторых, как я уже говорил, сущность не может быть связью отношений, так как, прежде всего (непосредственно), специфика вещи определяется не отношениями, а свойствами. Таким образом, трансформация 6-го определения сущности приводит к тому, что сущность следует определить как связь свойств.
Правильность данного определения, на мой взгляд, заключается в том, что сущность, как связь, уже есть сама по себе неким внутренним, не поддающимся прямому наблюдению (она являет себя только в отношениях) и есть тем основанием, которое, как собственное основание, образует целостность индивидуальности любого объекта действительности. Взять, к примеру, ту же молекулу белка. Можно сказать о ней, что она есть системой связей пептидных звеньев друг с другом. Но является ли каждая индивидуальная связь между любыми двумя пептидными звеньями отдельной независимой связью для белка в целом, в его существовании как белка? Нет. На неё влияют и соседние связи. Тогда, может быть, всё множество связей полипептида, взаимозависимых, упорядоченных, но самостоятельных друг относительно друга, является связью белка в целом? Нет. Белок действителен как белок лишь в том случае, когда система остатков аминокислот выступает как единое целое в своих специфических отношениях с другими целостностями, когда множество связей пептидов в белке являет себя единой связью.
Налицо близость понятий части и целого, определяемых мной через понятие связи, и сущности, определяемой мной предварительно (исходя из бытующих на сегодняшний день её дефиниций) тоже через связь. Поэтому нужно чётче разделить их.
Данное мною предварительное определение сущности имеет некоторые недостатки, которые в целом, можно выразить словом «метафизическое», ибо оно полагает неизменность сущности, с одной стороны, и отрицает сущность как нечто внешнее, являющееся вовне (сущность может «светиться») – с другой. В применении же к дефиниции противоположностей как частей сущности, сущность, понимаемая как связь, делает оную невозможной (Ср.: «Противоположности, как части связи свойств чего-либо»), так как связь сама по себе неделима. Ведь ещё Шеллинг Ф. писал: «Однако связь не могла бы оставаться в множестве единой, т.е. сама не стать множеством, если бы она и в этом своём единстве в множестве, и именно поэтому и в единичном не была бы целым. Поэтому единство связи требует её сплошной целостности и не может быть мыслимо без неё.
Таким образом, единство в целостности и целостность в единстве составляют изначальную и не допускающую никакого разделения или расторжения сущность связи» (Шеллинг Ф. Соч. в 2 т. М., 1989. С. 37).
Но связь, несмотря на её неделимость, мыслима только как процесс взаимодействия, положенный в реальности как единство отталкивания (взаимоисключения) и притяжения (взаимополагания). Таким образом, связь неделимая в отношении, делима в существовании. Т.е. со стороны связь есть общее отношение к чему-то, и есть всегда одна сущность относящегося, но в себе она есть необходимо существование (связь – как обмен энергией, массой, информацией). Противоположности же, как части одной сущности, есть явление существования самой этой связи отношений индивидуальности вещи. Действительно, сущность – это не суть что-то застывшее, раз и навсегда данное. Ей свойственно изменение, ближайшей иллюстрацией чему может служить сущность человека, когда о нём говорят: «Он изменился, стал в сущности другим человеком», хотя телесно – он тот же самый. Сущность, как связь, изменчива. Атом, реагируя с другим атомом и образуя в ходе реакции молекулу, остаётся, собственно, тем же атомом, что и до реакции. Сущность его осталась той же, но изменилась: перестроились электронные облака, обобщились внешние электроны, изменилась связь. Т.е атом как бы перешёл в иную ипостась своего существования.
Этот факт существования связи как сущности, усмотрел ещё Аристотель, заметив, что единственное отличие сущности (собственный признак) заключено в том, что в ней совмещены в возможностном плане противоположности, т.е. сущность может изменяться в рамках изменения противоположностей в ней.
Подобное определение сущности как существования (связи свойств) можно обосновать и тем, что любое понятие должно определяться через понятие, объём которого включает в себя объём определяемого понятия целиком (т.е. понятие «существование» включает в себя понятие «сущность»). Действительно, понятие «сущность» не есть само по себе понятие «связь». Подобное замещение одного понятия другим было бы искусственным, внешним, в то время как замещение понятия «сущность» понятием «существование», включающим в себя не только процесс вечного самополагания вещи как того, что оно есть, но и процесс её вечного изменения, бытия, есть имманентный, естественный способ выражения себя через своё же другое.
Но тогда возникает вопрос: почему же сущность есть существование именно связи свойств, а не просто – существование? Поскольку мы выражаем понятие с меньшим объёмом через понятие с большим объёмом, первое должно иметь и свой отличительный признак, позволяющий выделить его содержание из общего содержания понятия с большим объёмом. Таким отличительным признаком у меня выступает понятие «связь». Но почему именно связь является отличительным признаком сущности? Потому что именно она (т.е. связь) определяет природу существования любой вещи, является основой её целостности, которую она (т.е. вещь) являет как единство многообразных отношений с другими вещами. Благодаря связи, собственно, и существует любая вещь, а значит, и любая сущность. По наличии связи мы можем говорить и о сущности. Следовательно связь есть неотъемлемым признаком самой сущности. Именно поэтому я определяю сущность как существование связи…
Но полученное мной определение сущности как существования связи свойств – лишь абстрактное понятие сущности – сущности вообще. Нас же в процессе познания интересует всякий раз конкретная сущность, сущность индивидуальности. Для определения конкретной сущности необходимо каждый раз определять границы этой конкретной сущности, границы существования связи (а значит, и противоположностей, как частей этой конкретной сущности). Ф. Энгельс писал: «Истина и заблуждение, подобно всем логическим категориям, движущимся в полярных противоположностях, имеют абсолютное значение только в пределах чрезвычайно ограниченной области... Как только мы станем применять противоположность истины и заблуждения вне границ вышеуказанной узкой области, то эта противоположность сделается относительной и , следовательно, негодной для научного способа выражений. А если мы попытаемся применять эту противоположность вне пределов указанной области, как абсолютную, то мы уже совсем потерпим фиаско: оба полюса противоположности превратятся каждый в свою противоположность, т.е. истина станет заблуждением, заблуждение – истиной» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20 С. 92). Что является границами этой «узкой области»? Для этого определимся сначала с противоположностью сущности, так как границы противоположения, а значит, и сущности, необходимо искать в диалектике существования противоположностей. Сущности как чему-то постоянному, традиционно противопоставляется явление, как нечто недолговечное, преходящее. Кроме того, действительно, о существовании чего-либо мы узнаём посредством явления этого «нечто» нам самим. Т.е. поскольку нечто, которое никогда ни при каких обстоятельствах не являет себя миру – не существует, то естественно рассматривать явление тоже как существование объекта.
Что же касается противоположения явления сущности… Вспомним: то, что являет себя при определённых обстоятельствах незначительно, есть несущественным, и наоборот. Мы говорим: «Этим явлением в условиях данного опыта можно пренебречь», - т.е. явление – это не существенное, не сущность. Но быть не сущностью – не значит – быть противоположным сущности даже определяясь через одно общее. Противоположности, как таковые, определяются через наибольшее различие специфического. Поэтому, если специфическим в определении сущности выступает понятие связи, то явление будет противоположным сущности только если его специфическим признаком выступит нечто противоположное связи. Возникает вопрос: что противоположно связи? Чтобы было понятней, оговорюсь сразу: под явлением я понимаю существование меры свойств. Т.е., другими словами, связи я противопоставляю меру. Что есть мера – я подробно останавливался в своей работе о натурфилософии. Резюме: мера – природа основания отношений. Поэтому буду краток. Связь – тоже природа основания. Основания – потому, что образование связи и есть последнее основание появления конкретной вещи, определяемой этой связью. Природа основания – потому, что этой связью, как я написал выше, появившаяся вещь и определяется, так сказать, в физическом смысле. Противоположение же между мерой и связью заключена в отношениях и свойствах, ибо связь – это природа основания не отношений, а свойств. Не буду уходить в дурную бесконечность определений, а просто обосную понимание явления, как существования меры свойств. Т.е я считаю, что явление есть так же, как сущность, существованием, причём, оно (явление) необходимо существует как мера, ибо мы меряем явлением существование любого объекта. Что мы имеем ввиду, когда говорим: «Серная кислота является более сильной кислотой, чем уксусная?». Мы имеем ввиду то, что явление свойства кислотности у серной кислоты больше, чем у уксусной. Т.е. серная кислота существенно более кислота, чем уксусная. А что мы имеем ввиду, когда говорим: «Едкий натр не является кислотой?» То, что кислотность – не есть мера для едкого натра, а значит едкий натр не есть, т.е. не существует как кислота. А как мы узнаём, что серная кислота есть кислота? По явлению свойства кислотности в существовании серной кислоты, мера которой есть в данном случае свойство кислотности. Эта мера позволяет определять – является или не является данное вещество кислотой.
И в то же время, мера не есть связь. При измерении одного другим связь между ними отсутствует. При измерении важна соразмерность одного другому. Когда связано одно с другим, измерять их посредством друг через друга нельзя. Так, метром мы меряем комнату, но между длиной комнаты и длиной метра нет иной связи, кроме соразмерности. В то же время, измеряющее и измеряемое должны существовать, являться как друг другу, так и третьему. Поэтому, мера длины, которой, в данном случае, является метр, обладает собственной сущностью и, возможно, сама изменяется, существует, если верна гипотеза Поля Дирака и универсальные постоянные суть переменны. Поэтому-то мы и считаем явление – суть существование меры свойств чего-либо, где понятие меры есть отличительный признак явления как существования. Причём, не просто отличительный, а противополагающий понятия явления и сущности.
Выше я уже показал, что понятия меры и связи взаимоисключают друг друга, но они также и взаимообуславливают друг друга. Связь ограничивает связуемые, кладёт им границы в целом, тем самым обозначая, что мы будем измерять, разделяя измеряемое и меру. Иначе не будет никакого измерения. Например:
-Придумала! – закричала мартышка.- Я знаю, как измерить твой рост.
-Как?
-Нужно сложиться пополам. Складывайся.
Удав сложился пополам.
-Так!- сказала мартышка. Складывайся ещё раз.
Удав сложился вчетверо. Мартышка обошла вокруг него и задумалась.
-Ну?! – спросил удав с нетерпением.
-Сейчас, сейчас…- сказала мартышка.- Всё ясно! Твой рост будет две твоих половины или четыре половины половин.
-Две половины… четыре… половин…- попытался разобраться удав, но так и не разобрался.
-Нет,- сказал он.- Так не получится!
-Почему не получится?
-Потому что меня половинами мерить нельзя!
-Почему нельзя?
-Потому что я целый! – закричал удав. (Г. Остер. 38 попугаев. М., 1881. С. 19).
Очевидно, что без разделения на измеряемое и меру, без существования двух соизмеримых связей, невозможно измерение в принципе.
Мера, в свою очередь, полагает или разрушает связь, что ярко иллюстрируется работой ферментов, «измеряющих» различные субстраты в поисках своих специфических, чтобы образовать или разрушить между ними химическую связь.
Мера и связь взаимопроникают друг в друга. Например, мерой силы кислот является отношение количества продиссоциировавших молекул кислот в растворе к непродиссоциировавшим. Т.е., в данном случае мерой будет не мера сольватированных ионов водорода или ионов остатков кислот, а связь между их количествами. Или мерой может быть связь между свойствами какого-либо объекта действительности, которая ограничивает их проявления другими свойствами и т.д.
Итак, по своему определению (явление – существование меры свойств) явление противоположно сущности.
Гегель дал два определения явления, а именно:
1) «имеющее своё основание не в самом себе, а в некоем другом…»;
2) «…есть отношение, в котором одно и то же содержание есть развитая форма, внешность и противоположность самостоятельных существований и их тождественное отношение, и только в этом тождественном отношении различные и суть то, что они суть» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т.1. С. 295, 300). Своего развития явление достигает в как положенность в действительности (См. Гегель Г.В.Ф. Там же. С. 313).
Первое определение Гегеля можно проиллюстрировать так. В 1781 г. Ф.В. Гершель открыл при помощи телескопа неизвестную ранее планету, названную Ураном. Изучение движения планеты Уран путём наблюдений обнаружило отклонение от предсказаний на основе закона Ньютона. Отсюда (наряду с другими объяснениями) был сделан вывод, что существует ещё одна, неизвестная тогда планета, которая и вносит возмущения в движение Урана по орбите (планета Нептун). Этот случай я считаю классическим примером, когда благодаря явлению, была открыта сама планета. Явлением планеты Нептун послужило отклонение от естественного движения планеты Уран. Причина необъяснимых возмущений движения Урана лежала вне его естественного существования и заключалась в существовании Нептуна. Нептун явил своё существование в другом, в существовании Урана. Т.е., словами Гегеля, в данном случае явление (возмущение в движении Урана) имело «своё основание не в себе самом» (т.е. не в Уране, не в его движении и, даже не в возмущении движения Урана по его орбите), а в другом: в факте существования другой планеты – Нептуна.
Такое явление одной планеты другой служит мерой свойства планеты Нептун притягивать или воздействовать на движение Урана, но ещё не есть связью между ними, ибо в данном случае ничего не говорит о их совместном существовании как одного целого (или как о частях одного целого). Аналогично и в химии. Сама по себе способность легче отдавать или принимать электрон ещё не есть связь. Конкретно же, отдавая свой электрон атому хлора, атом натрия являет свою металличность, мерой которой служит степень поляризации образующейся при этом молекулы поваренной соли. Атом натрия всего лишь являет себя атому хлора как металл (он, в принципе, может явить себя как металл, и пропуская электрический ток, но это не значит, что в нём появляется связь).
Смысл второго гегелевского определения заключается в следующем. Я уже затрагивал в связи с анализом понятия сущности вопрос о том, имеет ли явление свою собственную сущность. Действительно, развиваясь, явление не остаётся всего лишь явлением, что, собственно, мы наблюдаем в окружающей нас природе. Так, явление одной планеты другой, выражающееся в возмущении естественного движения этой другой планеты. Это явление приобретает собственную сущность в приливном трении недр планет, ведущем к синхронизации их собственного вращения и вращения по орбите, т.е. к образованию и существованию связи в самом явлении. То же самое, но более непосредственно можно наблюдать и в примере с атомами натрия и хлора. Явление хлору натрия в образе электрона приводит к обобществлению этого электрона, к образованию связи, между этими атомами посредством этого электрона. И хлор и натрий в кристалле поваренной соли остаются хлором и натрием, но их явление друг другу есть, в свою очередь, существование связи между ними, которую можно обозначить как меру отношения одного к другому. Существование этой меры и есть явление натрия и хлора друг к другу в кристалле поваренной соли при воздействии на этот кристалл различных внешних факторов, т.е. собственная сущность, но уже не хлора и натрия, а поваренной соли, отличная от обеих сущностей реагирующих веществ. Таким образом, второе определение явления Гегеля относится к явлению, в своём развитии приобрётшему свою собственную сущность. И это – естественно, что Гегель дал именно два определения явления в его развитии. Если бы было только одно (первое) определение, то пришлось бы признать существование лишь единственной, первоначальной сущности (либо двух – как у Декарта). Остальной мир неживой природы от галактик до песчинки, и живой – от бактерии до человека – был бы только явлением первоначальной сущности, что невозможно. Поэтому любая сущность всегда есть в какой-то мере явлением предшествующей ей сущности, и в то же время, она сама являет себя, образуя другую сущность. Поскольку же я определил истинным основанием основание, как ближайшую к данной сущности сущность, оснований или границ данной сущности будет две:
1. Граница по основанию сущности (или, по Гегелю, «сущей сущности»), которая ограничивает искомую сущность как явление «сущей сущности», имеющее необходимо то же содержание, что и сама «сущая сущность».
2. Границу по основанию явления, которая ограничивает искомую сущность, как собственное явление, имеющее свою собственную сущность и частично выходящее за границы содержания «сущей сущности» собственное содержание.
Т.е., если в первом случае «явление не показывает ничего такого, чего не было бы в сущности, и в сущности нет ничего такого, что не являлось бы» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1., С. 307), то во втором, оставаясь всё той же тотальностью содержания «сущей сущности», явление суть противоположение сущности, а значит, и момент отрицания её собственной сущностью.
Так, например, Югай Г.А. по отношению к части описывает границу по основанию явления так: «Как правило, исторически позднейший результат или часть, возникшая на основе развития предшествующих частей, вовсе не остаётся пассивным следствием. Каждая вновь возникшая исторически более высокая форма, то есть следствие, становится в свою очередь всеобщим основанием по отношению к своему всеобщему основанию…» (Югай Г.А. Диалектика части и целого. Алма-Ата. 1965. С. 145).
Двойственность оснований действительна и для противоположностей, ибо противоположности суть таковые, если они обе принадлежат или имеют содержание одного основания (для натрия и хлора – это будут не сущности того и другого, а свойство электроотрицательности, характеризующее их способность отдавать и принимать электроны. Вне пределов этого основания части выступают как различные. Но «сущая сущность» ещё не есть сущностью искомых сущностей, а именно их граница. Понятие четырёхугольника не есть сущностью квадрата, но есть его граница, ибо квадрат – всегда четырёхугольник.
Граница по основанию явления, опять же, есть граница, но не сама искомая сущность. То, что натрий образует с хлором поваренную соль, ещё не есть сущностью натрия, но есть граница этой сущности.
Таким образом, Бранский В.П. дефиницией: «единство общего и специфического» определил не саму сущность, а её противоположные границы, границы одного и того же, которые, несомненно должны существовать в своём единстве.
Выявим смысл каждой из этих границ. Возьмём в качестве примера определение двух противоположных категорий, данные Гегелем: «Качество есть вообще тождественная с бытием, непосредственная определённость в отличие от рассматриваемого после него количества, которое, правда, также есть определённость бытия, но уже не непосредственно тождественная с последним, а безразличная к бытию, внешняя определённость» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 228). Очевидно, что в этих дефинициях основанием качества и количества является определённость бытия, позволяющая рассматривать и качество и количество как части (внутренняя и внешняя определённости одного и того же бытия). Каким основанием является определённость? Судя по тому, что это понятие появляется в Гегелевской «Логике», построенной в форме развития одних категорий из других, ранее понятий качества и количества, определённость у него выступает в роли основания по «сущей сущности» (по этому понятию, в частности, невозможно определить, что есть качество, что есть количество, как различающиеся друг от друга – и то и другое пока имеют одинаковое содержание, а именно: быть определённостью). То же, что заставляет отнести два указанных гегелевских определения к разряду противоположных, заключается в разделении (определении) самой определённости на внешнюю и внутреннюю. Подобное разделение противоположностей так или иначе сохраняется во всех противополагающихся друг другу Гегелем категориях (напр., всеобщее и единичное, форма и содержание, действительное и возможное (См. Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 118, 298, 317)), поэтому оно не может быть в Гегелевской системе философии ни случайным, ни уникальным. Объяснение этому в гегелевской интерпретации такое. Внутреннее, по Гегелю, одна сторона отношения «рефлексии-в-самоё-себя» голой формы, которой противостоит вторая сторона отношения голой формы «рефлексии-в другое». Тотальность единства этих двух сторон отношения – суть всё содержание (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 307).
Таким образом, количество, как внешняя, а качество, как внутренняя определённости бытия, представляют собой, по замыслу Гегеля, всё содержание определённости бытия, как реальное, так и идеальное (Ср.: «Если мы, далее, рассматриваем наличное бытие как сущую определённость, то мы тогда имеем в нём то, что понимают под реальностью. Так, например, говорят о реальности некоторого плана или некоторого намерения, и понимают под этим то, что план, или намерение, уже не есть лишь нечто внутреннее, субъективное, а получил наличное бытие» и: «Идеальность обладает содержанием, лишь будучи идеальностью чего-то; но это нечто не есть голое неопределённое «это» или «то», а есть определённое в качестве реальности наличное бытие, которое, фиксированное в его «для-себя», не обладает истинностью» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1, С. 230, 237). Следовательно, по Гегелю, внутреннее и внешнее суть тотальные отношения реального и идеального содержания бытия вещи, т.е всего её содержания бытия.
Анализируя понятия «внутреннее» и «внешнее» в системе категорий МЛФ, Попов Н.В. пишет: «… различие (во мнениях философов) сводится к тому, что признать за объективную основу их (т.е. внутреннего и внешнего) содержания: внутреннюю и внешнюю стороны отдельной вещи, предмета, явления или взаимодействия явлений, процессов, систем как относительно внутренних и внешних друг другу». Далее Попов Н.В. приходит к выводу: «…общая характеристика категорий «внутреннее» и «внешнее», как отражения целостности системы,, её суммарного отношения к другим системам на основе их взаимосвязи и перехода друг в друга, содержит в себе… достаточный объём связей саморазвития действительности» (Попов Н.В. Категории «Внутреннее – внешнее» в научном познании. Киев. 1971. С. 87 – 100). Понятие целостности, через которое Попов Н.В. пытается охарактеризовать категории «внутреннее» и «внешнее», не вскрывает ни их общую основу, ни характер их противопоставления, ни их конкретное место в системе категорий, т.е. не является ни основанием, ни сущностью этих категорий. Оно, скорее, есть важным непосредственным следствием их существования как понятий, чем я и буду в дальнейшем пользоваться.
Сами же понятия внутреннего и внешнего отражают, прежде всего, не целостность системы, что стоит первым в дефиниции Попова Н.В., а отношения этой системы, ибо говоря: «Внутреннее или внешнее», мы указываем, в каком отношении что-либо находится к чему-либо. Так, говоря: «Внутренние органы», мы подразумеваем как их целостность, так и целостность всего организма, но не характеризуем эти целостности.
Главное: мы обозначаем понятием «внутренние» отношение этих органов- целостностей к другой целостности – организму. Т.е. понятие «целостность» не находится в прямой связи с понятием «внутреннее», чего не скажешь о понятии отношения. Понятие «внутреннее» бессмысленно без указания, по отношению к чему нечто внутренне.
То же можно сказать и о внешнем. И то, и другое понятия суть отношения целостностей друг к другу, которым безразлично, составляют ли они одно целое, или вообще не связаны друг с другом.
Но если внутреннее и внешнее суть одинаково отношение чего-то к чему-либо, то в чём их различие, делающее их противоположными? На обыденном уровне мышления противоположение этих двух понятий связывается с пространственными характеристиками. Внутреннее – значит, внутри. Нечто «охватывает» другое нечто, другое нечто «поглощено» первым. Но на том же обыденном уровне два нечто, как целые, имеют внутренние отношения, лежащие одинаково вне этих двух целостностей. Это становится очевидным, стоит только употребить связку «между» и употребить в качестве различающих понятий для внутреннего и внешнего понятия идеального и реального, как понятия, противополагающие внутреннее и внешнее друг другу. Например: «между супругами существуют идеальные отношения». Что мы при этом имеем ввиду?
1. Во-первых, что эти отношения внепространственны, а, если даже и пространственны, то одинаково и внешние и внутренние по пространственному признаку.
2. Во-вторых, мы эти идеальные отношения считаем всё-таки внутренними (недаром существует поговорка: «Муж и жена – одна сатана»). Действительно, эти отношения суть явление полагания их общей природы, совпадения или, точнее, слияния их интересов, потребностей, их бытия, в противовес реальным отношениям, которые проистекают из столкновения различных индивидуальностей («не то, что я»», «не так, как я»), которые являются внешними для обоих, для каждого из них.
Но это, так сказать, житейская подоплёка тому, чтобы считать внутреннее – идеальным отношением, а внешнее – реальным отношением.
Перейдём на теоретический уровень. Ранее мною отмечалось, что отношение – не есть связь, что, в общем-то, не есть открытием даже в рамках МЛФ (Ср.: «Отношение может заключаться даже в отсутствии связей» (Уёмов А.И. О диалектико – материалистическом понимании связи между явлениями.// Философские науки. 1958. № 1, С. 68.)). Причём, такая точка зрения на соотношение категорий «отношение» и «связь» отнюдь не противоречит положению о всеобщей связи явлений действительности также, как, например, точка зрения на то, что категория движения не есть категорией связи. Можно, конечно, утверждать, что, поскольку связь как лишение свободы изменения вещи в ту или иную сторону, есть ограничение и даже уничтожение движения, то положение о всеобщей связи противоречит противоположению о всеобщем движении. Конечно, я говорю об определённой связи, прекращающей определённое движение, но также могу утверждать и на абстрактном уровне то, что всеобщая связь прекращает всеобщее движение, как только мне определят, какую именно всеобщую связь имеют ввиду, когда её упоминают, т.е. когда будет предмет рассуждений. Меня не смущает, как, впрочем, и представителей МЛФ, факт одновременной атрибутивности связи, движения, отношения и многих других категорий философии природы, потому как они описывают, содержат в себе, отражают, как понятия, различные грани бесконечного многогранника – объекта действительности. Ещё пример. Движение уничтожает форму, приводя в своей отрицательности объект действительности к хаотическому состоянию. Но я, опять же, не склонен рассматривать форму, как акциденцию, а не атрибут материи.
По моему мнению, связь и отношение как раз и являются, образно говоря, разными гранями. Если под связью я понимаю, прежде всего, внутреннюю природу существующего, то под отношением – рефлексию мира какого-либо сущего. Т.е., если я под связью понимаю, прежде всего, природу, процесс самополагания вещи, то под отношением: рефлексию мира вещи, создаваемого в процессе самополагания вещи. Разница между этими двумя понятиями очевидна. Остаётся всего лишь доказать, что моё определение имеет право на существование.
В моей работе «Натурфилософия как рефлексия естествознания» я определил мир, как следствие субстанции (causa sui), как полагающей саму себя. Поэтому данную часть доказательства я пропускаю. Самополагание вещи, равно её самозарождение, как конечной субстанции, есть, одновременно, полагание её границ, исходящее как из собственных (внутренних) причин её существования (как causa sui), так и внешних причин, имеющих основание в её окружении. Появление при рождении вещи её собственной причины служит вещи своего рода «двигателем» её развития, ибо причина самоё себя испокон веков в философии служила объяснением самодвижения как души, так и одушевлённого тела.
Саморазвитие вещи из собственных причин приводит к столкновению этой вещи с окружающими её вещами, развивающимися (существующими) из своих собственных причин, отличных от причины существования данной вещи. Именно отрицание этими вещами причины существования вещи ограничивает экспансию причины её существования, возвращает её причину к самой себе. Но как раз именно это возвращение, не как произвольное, но как вынужденное, полагает отношение самой вещи к другим вещам, ибо сам факт такого возвращение есть, своего рода информацией о других вещах, формирующих это возвращение, оставляющих отпечаток своего существования на этом возвращении, которое, по сути, есть первое отношение себя, как собственной причины (идеального), и другого, как отличной от собственной причины существования (реального). Таким образом, рефлексия собственной причины существования с причиной существования себя в другом, есть уже не просто самополагание, а есть отношение внешней и внутренней природы в самом себе, и, как отношение, суть следствие самополагания, т.е. мир, составляющий конечную субстанцию. Сравните: «Из интеллектуального созерцания мы пробуждаемся, как из состояния смерти. Мы пробуждаемся благодаря рефлексии, т.е. благодаря вынужденному возвращению к самим себе. Но без сопротивления нет возвращения, без объекта немыслима рефлексия» (Шеллинг Ф. 1987. Т. 1. С. 74); и: «Рефлексия есть прежде всего движение мысли, выходящее за пределы изолированной определённости и приводящее её в отношение и связь с другими определённостями так, что определённости хотя и полагаются в некоторой связи, но сохраняют свою прежнюю изолированную значимость» (Гегель Г,В,Ф, Там же. Т. 1. С. 206).
Положенное первое отношение вещи между собственной и другой причиной существования самого себя не есть по сути ни внутренним, ни внешним. Лишь развитие этого ставшего отношения между собой и другим (чужим) приводит к различению внутренних и внешних отношений вещи, отношений собственной причинности, и отношений других причинностей существования, опять же, её самой. Развитие этих отношений заключается не только в противоречии (различии) собственной и других причин, но и в противоречии одной собственной причинности множеству относительно самостоятельных, других причин, что, в частности, ведёт собственную причинность к дифференциации, а множественность самостоятельных причин к интеграции в целостности возвращения собственной причинности к самой себе.
Из сказанного вполне естественно связывать внутренние отношения с идеальным (собственной причинностью), а внешние – с реальным.
Таким образом, если рассматривать:
- внешнее, как реальное отношение существования чего-либо, т.е. такое отношение вещи, при котором она обладает объективной природой, выводимой из сосуществующих с ней вещей (недаром Гегель писал: «Когда все условия имеются налицо, предмет необходимо должен стать действительным…» (Гегель Г.В.Ф. Там же. Т. 1. С. 322);
- внутреннее, как идеальное отношение существования чего-либо, т.е. такое отношение вещи, при котором она обладает субъективной природой, природой, присущей только ей, как вещи, отличной от остальных вещей, обладающей определённой самостоятельностью своего существования, -
то необходимо сделать вывод о том, что внешнее и внутреннее – суть такие отношения, которые в своей тотальности охватывают все остальные отношения (ибо любое отношение либо внутреннее, либо внешнее для вещи). Знание внешних и внутренних отношений даёт нам полное основание считать, что мы знаем эту вещь.
Следовательно, Гегель, определяя в своей системе качество, как внутреннюю определённость бытия, а количество, как внешнюю определённость бытия, считал, тем самым, что он полностью определил определённость бытия. Таким образом, Гегелевское деление основания (т.е. определённости) на внешнее и внутреннее самому себе в своей тотальности взаимоисключения суть первое и абсолютное деление из-за полноты их явления действительности общего основания.
Из двух концепций отрицательных онтологических высказываний Гегель следует концепции реальности, отличной от данной, т.е. концепции, берущей своё начало в философии Платона, когда небытие чего-либо конкретного означает бытие чего-либо иного. Гегель пишет: «Бытие – это понятие только в себе; определения этого понятия суть сущие определения; в своём различии они суть другие по отношению друг к другу…» (что, как раз, и указывается в их отношениях как внешнего и внутреннего одного и того же бытия),- «… и их дальнейшее определение есть переход в другое. Это дальнейшее определение есть одновременно обнаружение во вне» (Гегель Г. В.Ф. Там же. Т. 1. С. 215). Таким образом, граница по основанию сущей сущности есть абсолютное разделение основания на внутреннее и внешнее самому себе, и, в этом смысле, ничего не дающее для разума, кроме выяснения того, что противоположности, действительно, части, противо-лежащие друг другу (своё другое, внешнее тому же). Внешнее и внутреннее, как абсолютное разделение, полное исключение одного из другого, и, как первое явление действительности основания по сущности в своей тотальности есть первая и единственная (противополагающая себя самой себе) направленность одного на другое. Действительно, любое направление определяется двумя признаками: откуда и куда. Но в тотальной разделённости на внутреннее и внешнее есть только два признака: от внешнего к внутреннему, и наоборот.
В отличие от границы по основанию, граница сущности по явлению суть переход (взаимопроникновение) противоположностей друг в друга, данный в явлении; есть самораскрытие противоположностей в единстве друг с другом посредством образующегося у них единого собственного основания (собственного взаимодействия этих противоположностей). Так, по Гегелю, переход количества в качество включает в себя два понятия: «определённое количество» и «степень». Эти два понятия, как единство противоположностей по основанию «сущей сущности» (т.е. определённости), есть не внешняя и внутренняя определённость бытия, а экстенсивность (как идеальное внешнее внутреннего) и интенсивность (как реальное внутреннее внешнего) определённости бытия.
Для пояснения экстенсивности и интенсивности (выражающих каждое по своему, единство внешнего и внутреннего), остановимся на этих понятиях. Внешняя определённость всякой вещи всегда конкретна. Так, температура кипения, например, хлора вполне определённа и составляет -34,05°С. Но её определённость сугубо конкретна и её значение обуславливается давлением, равным атмосферному. При другом давлении температура кипения хлора будет иной, хотя определённость температуры кипения хлора всякий раз будет оставаться характеристикой его индивидуальности (естественно – неполной), если температуры других химических веществ замерять при аналогичном давлении. Именно то внутреннее, которое находит своё отражение в конкретном внешнем (или внешнее, которое выявляет внутреннее именно таким образом) есть то, что я называю реальным внутренним. Ведь в идеале внутреннее может проявляться, исходя из моего примера, в диапазоне температур кипения. Так, возвращаясь к процессу познания сущности по явлению, мы замечаем, что каждый этап этого познания суть результат нахождения связи замеченных человеком явлений конкретного существования чего-либо. Но необязательно и даже невозможно, чтобы это что-либо являло себя всё время в своей тотальности (так, на Земле миллиарды лет назад химическая форма движения явила свою способность породить жизнь, но она с тех пор в изменившейся конкретности не проявляет более эту способность). Конечно, между процессами познания и протекающими в материи есть также и различие, но в данном случае я говорю об общем для них.
Подобная связь внешнего и внутреннего, когда внешнее само, как реальное отношение существования чего-либо формирует, ограничивает внутреннее, как идеальное отношение существования таким образом, что внутреннее проявляет себя реально в конкретности, и есть то, что понимается мной под интенсивностью.
Аналогично мной понимается и экстенсивность, ибо внешнее всегда есть только конкретное выражение внутреннего. В сумме же все конкретности, всё проявляющееся внутреннее, суть идеальное. Так, например, мы, обобщая различные поступки человека, составляем о нём идеальное суждение, но в нём есть, без сомнения, некое внутреннее, которое, в силу обстоятельств никогда не сможет проявиться, а если и проявится, то окажется в противоречии с нашим идеальным суждением.
Вернёмся к противоположению, как особенному отношению, в котором находятся противоположности. С одной стороны, противоположение – суть такое отношение частей сущности, при котором они выступают друг к другу как нечто внешнее, полностью ограничивающее своё другое (наибольшее различие). С другой стороны, противоположности в своём взаимодействии составляют единство, и по отношению к этому единству они, тем самым, суть друг для друга нечто внутреннее. Взаимопроникновение же противоположностей как на уровне их общей «сущей сущности», так и на уровне связи их в явлении, говорит нам о том, что противоположение суть только интенсивность частей сущности, ибо это отношение интенсифицирует противоположные сущности противоположностей, т.е. внутреннее этих сущностей.
Итак, что мы, в итоге, имеем? Мы имеем:
1) сущность, понимаемую как существование связи свойств чего-либо, границы которой суть явление «сущей сущности» и собственное явление;
2) противоположности, ограниченные по «сущей сущности» как внешнее, по своему явлению, как внутреннее, в целом суть интенсивное;
3) противоположение – интенсивность частей сущности,-
и нам остаётся рассмотреть вопрос о частях сущности.