[tsarevpp]

Глава III.
Особенности последнего кризиса натурфилософии.

Из сказанного во 2-ой главе ясно, что натурфилософия переживала в своём развитии кризисы неоднократно. Кризис ранней греческой натурфилософии произошёл потому, что натурфилософия не могла оставаться тождественной естествознанию. Он был преодолён за счёт спекулятивного объединения натурфилософии и этики одной концептуальной идеей, с одной стороны, и за счёт предельного обобщения и, одновременно, детализации научного знания на основе развития логики – с другой.
Кризис античной натурфилософии произошёл из-за абсолютизации умозрения как средства познания. Он был преодолён в эпоху Возрождения и Нового времени за счёт включения в арсенал средств познания материальных инструментов, приборов и эксперимента. Собственно, лишь после этого естественные науки приобрели отличные от натурфилософских методы исследования и математическое содержание перестало быть единственной, действительно, научной основой, пригодной для создания натурфилософских систем.
Кризис оптико-геометрической натурфилософии заключался, главным образом, в неспособности связать умозрительное первоначало (свет) с реальным существованием мира через опосредующее опытное знание (в спекулятивной манере это удалось лишь Шеллингу).
Общий кризис математической натурфилософии был связан с тем, что основными проблемами естествознания, которые оно бы могло разрешить, оказались проблемы механики. Но для этого в основу натурфилософии должны были быть положенными не абстрактные чертежи, например, качеств (Орем) или математические идеи максимума (Н. Кузанский), но вещественные тела – в пределе – субстанция, что и проделал Декарт. Можно сказать, что это был первый в истории натурфилософии кризис, основной причиной которого явилось собственное развитие естествознания.
Кризис механической натурфилософии вызвал бурное развитие физики, химии, медицины и, в какой-то мере, биологии. Преодоление этого кризиса Ф. Шеллинг видел в представлении природы не как механизма, но как организма. Начало этому процессу было положено самим Шеллингом. Но оглушительный провал гегелевской «логической» натурфилософии прервал её развитие. Так выглядел последний кризис внешне.
Сущность же краха натурфилософии выглядит на сегодняшний день следующим образом: натурфилософия «…затемняла неизвестные ещё ей действительные связи явлений идеальными фантастическими связями и замещала недостающие факты вымыслами, заполняя действительные пробелы лишь в воображении. При этом ею были высказаны многие гениальные мысли и предугаданы многие позднейшие открытия, но не мало было наговорено и вздора… Теперь же, когда нам достаточно взглянуть на результаты изучения природы диалектики… чтобы составить удовлетворительную для нашего времени «систему природы»… теперь натурфилософии пришёл конец. Всякая попытка воскресить её… была бы шагом назад» (34) . Понимать данную цитату, видимо, надо так:
1. Естественные науки разрослись настолько, что границы их соприкоснулись – натурфилософия оказалась ненужной, лишней.
2. Естественные науки выработали в недрах натурфилософии свои собственные основания – поэтому они способны развиваться самостоятельно.
3. Спекулятивность натурфилософии не отвечает научным критериям научности и потому натурфилософия со своей «беспочвенной фантастикой», претендующей на звание научной – вредна для науки.
К этим трём формулировкам невозможности существования в настоящее время натурфилософии можно добавить ещё две:
4. Наука вообще не нуждается в интерпретации-истолковании (позитивизм), потому как:
а) интерпретация всегда выходит за пределы факта, а значит, и за пределы науки;
б) интерпретация вообще невозможна, ибо границы естествознания раздвинулись за пределы нашего понимания.
5. Крах и невозможность возрождения натурфилософии связываются с неприязненным отношением к ней как естествоиспытателей, так и философов.
В свете моих представлений о натурфилософии суть последнего её кризиса выглядит так. Во-первых, действительно, естествознание утвердилось в своих правах на самостоятельность благодаря адверсии мышления на эксперимент и материальные средства познания. Именно гипертрофия значения эксперимента и материальных средств познания в науке, серьёзно ограничивающих произвол умозрения, послужила естествоиспытателям ХIХ в. основанием для отрицания полезности натурфилософии в процессе поиска истинного облика природы. Свидетельство тому – примат эмпирии в исследованиях того времени и примат позитивизма – в мировоззрениях естествоиспытателей (35) . Но замечу: ограничить – не значит – уничтожить.
Во-вторых, исторически основным содержанием натурфилософии Нового времени выступает сначала математика, потом – механика, следующими оказываются химия и биология. В основу натурфилософии Шеллинга, как раз, и легло его представление о природе как организме. Здесь уместно напомнить, что цель натурфилософии – нахождение первоначал целостности природы. С этой точки зрения вполне правомерно полагание в качестве основы построения натурфилософской системы математики – науки о количественных отношениях, существующих во всей природе, или физики (механики) – науке о первоначалах всей природы. Конечно, нельзя никому запретить положить в основу натурфилософской системы химию или биологию (безусловно, например, что только данные биологии дали возможность Шеллингу построить модель эволюционирующей неразумной природы). Но при этом следует иметь ввиду возможность неправомерной экстраполяции свойств живой природы на неживую. Отсюда – неудивительно стремительное развитие шеллинговской философии от натурфилософии к философии откровения, от организма – к одухотворённости природы, к богу. Подобная эволюция сама по себе способна отпугнуть естествоиспытателя. А здесь ещё и стремительное развитие естественных наук, являвшихся содержанием натурфилософии Шеллинга, которые уж слишком быстро исчерпали её положительный потенциал…
А тут ещё подоспела натурфилософия Гегеля, содержанием которой выступила логика – и это был смелый, новаторский шаг. Но этот шаг отодвинул естествознание в натурфилософии Гегеля на задний план. Конструирование законов природы из законов даже суперпередового мышления без коррекции их реальными знаниями о природе – обречено на провал. И этот провал состоялся. Он был оглушительным для всей традиционной натурфилософии, ибо, во-первых, действительно, образовалась цепь наук, имеющих собственные основания, во-вторых, Гегель со всей ясностью обнажил суть натурфилософской спекуляции, не позаботившись о создании теории этого инструмента познания, применив его в роли дубины там, где необходим скальпель анализа. Натурфилософия у Гегеля исчерпала себя в качестве спекулятивной науки.
Таким образом, очевидно, что обойти аргументы противников натурфилософии невозможно и в рамках интерпретации натурфилософии как формы естествознания. Но чтобы контраргументы выглядели полнокровней, необходимо аккумулировать знания о самой натурфилософии в одно целое вне зависимости от её видов и этапов развития. Отсюда:

34. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 304 – 305.
35. См. Огурцов А.П. От натурфилософии к теории науки. М., 1995. С. 139 – 140, 147 – 150.

Глава IУ.
«Сумма» натурфилософии.

$ 1. Последнее основание натурфилософии.
Традиционно полагаются два типа построения натурфилософских систем. Первый присущ тому, что называется ныне метафизикой – в нём сразу устанавливаются основные положения, исходя из которых начинается тасование естественнонаучных фактов. Сущность второго, эмпирического типа натурфилософии ясно выражена в учении Н. Кузанского: «Если мы хотим воспользоваться конечным как примером для восхождения к максимуму просто, то надо, во-первых, рассмотреть конечные математические фигуры вместе с претерпеваемыми ими изменениями и их основаниями; потом перенести эти основания соответственно на такие же фигуры, доведённые до бесконечности, в-третьих, возвести эти основания бесконечных фигур ещё выше, до простой бесконечности, абсолютно отрешённой уже от всякой фигуры» (36) . То есть, выражаясь современным языком, построение натурфилософии вторым способом включает в себя двойное отрицание: конечное – потенциальная (становящаяся – постоянно снимающая конечное) бесконечность – актуальная (ставшая) бесконечность.
Вариации в рамках обоих путей могут быть различными. Для первого, например, назову такие, как платоновское перенесение понятия общего в виде идей на материальный мир, использование Демокритом принципа атомизма, являвшегося результатом внутреннего натурфилософского развития проблемы первоначал, принятие определённых натурфилософских установок прошлого (синкретизм неоплатонизма) или ссылка на откровение (Я. Бёме), или использование особых приёмов толкования Библии (Маймонид), или обоснование интуитивного знания и т.д.
Для второго пути также существуют вариации. Например, путь количественного роста размеров математических объектов того же Н. Кузанского отличен от пути составления «таблиц и сопоставления примеров» естественной истории Ф. Бэкона, а тот, в свою очередь, отличен от пути возрастания ранга модусности протяжённости Р. Декарта.
Результаты построения натурфилософских систем различны и мало зависят от типа их построения. Так, если у Б. Спинозы мир в целом выглядит гипертрофированным конечным, то у Гоббса (37) - тот же мир – «нагромождение» конечных, у Гассенди (38) - «сочетание и увеличение» конечных и т.д.
Оба типа построения натурфилософии так или иначе связаны с проблемой перехода из конечного к бесконечному и наоборот. Научность же натурфилософии, как раз, и заключается, прежде всего, в обосновании такого перехода. Лишь ранняя греческая натурфилософия не имела такого обоснования, ибо в ней полагалось очевидным тождество бесконечного и конечного. Основополагающий принцип, лежащий в основе любого натурфилософского обоснования перехода из конечного к бесконечному и наоборот, суть тезис об эквивалентности различных конечных. Его существование можно проследить на протяжении всей истории существования натурфилософии. Анаксагоровское «каждое в каждом», отражённое Н. Кузанским («…каждое во Вселенной есть сама Вселенная» (39) ), лейбницевское – «Всякую часть материи можно представить наподобие сада, полного растений, и пруда, полного рыб, но каждая ветвь растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад или такой же пруд» (40) , сравнимое с шеллинговским – «каждая часть материи для себя должна быть отпечатком всего универсума» (41) - всё это, как утверждал определённо Эмерсон: «…свидетельствует о единообразии мира» (42) . Этот принцип служит методологическим приёмом переноса знаний об одном конечном на незнание о другом. Этот принцип позволяет рассматривать конечное в качестве бесконечного, или, по крайней мере, служит символом возможности определения условий перехода от конечного в бесконечное, ключом к поиску того аспекта существования конечного, в котором оно суть бесконечно. Образно говоря: познав бесконечность ограниченной прямой линии, можно познать бесконечность неограниченного нигде пространства.
Это очень сильный принцип. Однако в таком виде он годен для натур- но где философия? В поисках первоначала натурфилософии вернёмся ещё раз к её истории. Возьмём, для примера, Декарта. Что стояло у истоков его логической системы умозрения природы, что у него служит первым звеном в цепи познания? – такое положение, которое достоверно само по себе и не нуждается в выведении из другого положения: «Я мыслю…» Декартом не говорится об очевидности того, что он мыслит. Важно лишь то, что знание о самом мышлении абсолютно, ибо оно дано непосредственно. Т.е. первым звеном познания есть человек.
Если взглянуть под таким углом зрения на натурфилософские системы других авторов, то обнаружится, что знание о человеке, о мышлении, его способностях предваряет любую натурфилософскую систему, ибо истинная натурфилософия начинается с пропедевтики, с конструирования принципов построения натурфилософской системы, основанной на анализе идолов мышления и самой способности мыслить и познавать. Натурфилософ, имея целью объяснить человека посредством природы, этику – посредством натурфилософии, само изучение природы начинает с человека.
Следовательно, человек в натурфилософских системах не выступает последней, хотя и почётной, но пассивной частью природной целостности. Мышление человека и сам человек, лежат в самом основании натурфилософии, являются сердцевиной натурфилософских систем.
А теперь преобразуем натуралистический принцип «каждое – в каждом» в натурфилософский следующим образом. Поскольку человек – часть природы, то как часть природы он – микрокосм. Таким образом, допуская возможность совмещения понятий «каждого» Анаксагора, Н. Кузанского, «высшей связки» Ф. Шеллинга и т.д. к понятию «человек», я полагаю найденными не только тенденции, присутствующие в философии современности, но и тот начальный источник познания, свойственный натурфилософии, формула которого была начертана в Дельфах: «Познай самого себя». В этой формуле указано то первое звено бесконечного ряда конечных, которое даёт импульс для познания остальных (Ср.: «… подобно тому, как ткач, собираясь выткать узорчатую полосу, натягивает вначале одну основную нить, так же точно и ткань философских рассуждений нужно начинать с основы – с человеческой души» (43) ).
Есть много способов познать сущность «вещи в себе». Но зачем отвергать самый простой? – исходя из познанной изначальной целостности человека двигаться разумом дальше «путём уподоблений» (44) . Это, как я указывал ранее, путь мифологического мышления. Но…
Натурфилософия – не просто перенесение своего способа существования (мышления) вовне. Она суть обоснование первого звена познания – наибольшей очевидности. В этом заключён парадокс натурфилософии как науки – в необходимости обоснования необосновываемого. Если кто-нибудь думает, что это невозможно, тот ошибается. Декарт обосновывает наибольшую очевидность мышления путём перебора иных очевидностей с указанием причин их меньшей для нас достоверности. Если кто-нибудь думает, что это – единственный путь, тот опять же ошибается. Гегель, например, доказывает очевидность абсолютной идеи диалектически: мышление всегда для нас – абсолютно конкретно, и, в то же время, оно и суть абсолютно абстрактное… Я уж не говорю об идущих с античности доказательствах существования «первоума», таких, как доказательство через целесообразность, существующую в природе и пр.
Натурфилософия также и суть обоснование перехода от наиболее очевидного звена (мышления) к менее очевидному и т.д., а отсюда – и обоснование перехода от конечного вообще к потенциальной и, далее – к актуальной бесконечностям (второй путь построения натурфилософии).
Но можно к обоснованию бесконечности подойти и иначе, полагая её в самом мышлении, как бесконечной возможности познания – и это будет непосредственное постижение собственной бесконечности микрокосма. Из понимания человеком себя, как микрокосма, являющегося изначальным источником познания природы, вытекают и все особенности натурфилософии:
1) стремление представить природу как целое, есть следствием априорного полагания натурфилософом целостности собственного существования в основу умозрения природы;
2) разыскание начал целостности природы есть, тем самым, разыскание собственных начал существования человека, столь ясно выраженное Ф. Шеллингом: «… очевидно, что конструируя материю, Я конструирует самого себя». В этой фразе выражена как необходимость целостного мировоззрения (ибо без конструирования природы нет и осознания себя, нет конструирования своего Я), как бессмертие натурфилософии, так и идея бесконечности источника самого познания (ибо, конструируя своё Я, я, тем самым, создаю границы своего миросозерцания. Полагая же себе новые границы, я изменяюсь сам,- «я» - создавший, уже не «я» - осознающий. Начиная с человека, натурфилософия и заканчивает им, но уже другим, что означает полагание потенциально нового начала другой натурфилософии;
3) близость натурфилософии к мифотворчеству, ибо, стремясь к первой реальности, к безусловно достоверному, натурфилософ стремится к первому, фундаментальному, мифологическому способу мышления, дабы:
а) путём доказательства, опосредованности, на новом уровне знаний достигнуть нераздельной слитности представлений себя и природы, природы, осмысляющей себя;
б) выявить основания научного мышления как производного от мифологического, найти и оспорить те мифы, на которых покоится естествознание;
в) постигнуть суть мышления в его изначальности;
г) понимание натурфилософии как формы естествознания, ибо она не тождественна естествознанию уже по источнику знания одного и того же предмета изучения – природы; она, как и любая форма ( по своему определению) неизмеримо богаче своего содержания (это вытекает из того, что одна и та же форма может отвечать разным содержаниям в меру своей устойчивости и в рамках текучести самого содержания).
Таинство единства существования собственной сущности и явления дано человеку со всей возможной полнотой, которую он, исходя из специфики научного знания и уровня его развития, просто не в силах использовать. Например, очевидно, что понятия свободы и принуждения не есть понятиями случайности и необходимости, а есть лишь отражением последних в особенностях человека и, возможно, неточным. Но как широко они раскрыты самому человеку в своих связях друг с другом и с прочими аспектами человеческого бытия в любви и ненависти, в правдивости и лжи, деликатности и лицемерии и т.д., и сколь настоящее естествознание беспомощно использовать богатейший потенциал, заложенный в этом знании о человеке. И также очевидно, что путь к подобному богатству знаний для естествознания столь же долог, как путь от эмпедокловских натурфилософских понятий любви и вражды до ньютоновских сил притяжения и отталкивания. Как бы то ни было, наука о человеке, как о наиболее достоверно данном объекте исследований, из выводов которой проистекает исторически ограниченная специфика мышления о природе вообще, суть определяющая естествознание наука, а потому – суть его форма;
6) конструирование основных принципов существования природы из избыточности знаний о человеке, объясняет и то, что : «Философии принадлежит во всём научном мышлении наибольшая свобода, поэтому она в такой же степени является искусством, как и наукой» (45) .
Можно относиться по-разному, например, к изложению античными философами своих мировоззрений на природу в стихотворной форме или к определению «Монадологии» Лейбница как метафизического романа, или к немецкому философскому романтизму к. ХУIII, нач. ХIХ вв. и т.д., но сама специфика натурфилософии (и философии вообще) заключается в том, что:
а) объектом её является, прежде всего, человек, а потому ей самой свойственна одухотворённость;
б) натурфилософия именно «на ровном месте» начинает конструировать конструкцию, буквально, из ничего;
7) И, наконец, спекулятивность натурфилософии.

$ 2. Натурфилософская спекуляция.
В отечественной философии сложился несколько неправильный стереотип понимания натурфилософской спекуляции, под которой, обычно, понимается способ решения вопросов, поставленных развитием естествознания путём непосредственной апелляции к философским принципам, минуя данные естественных наук (46) . Т.е. имеется ввиду, что такие принципы, как единство и борьба противоположностей, законы отрицания отрицания, перехода количества в качество и др. служат в спекуляции «трафаретом» для создания целостного «псевдонаучного» образа изучаемого объекта. Надо полагать, что именно в этом плане Микешина Л.А. характеризует натурфилософию как «…абсолютизацию конструктивных и аргументирующих возможностей умозрительного философско-мировоззренческого знания» (47) , тем самым отводя диалектическому материализму роль «дополнительного основания» естественнонаучной гипотезы при принципиальной неполноте опыта. Видимо, то же имел ввиду и Бранский В.П., когда писал: «Спекуляция может стать истинной теорией, а истинная теория – спекуляцией» (48) . Т.е. под натурфилософской спекуляцией принято понимать замещение незнания реальных процессов, связей объекта общими мировоззренческими принципами, опираясь на которые натурфилософ перетасовывает известные об этом объекте, процессе эмпирические знания под мировоззренческий трафарет. При этом происходит либо искажение этих фактов «спекуляционной нагрузкой», либо игнорирование их. В общем-то, здесь имеется ввиду не натурфилософская, а метафизическая спекуляция в том понимании метафизики, в котором натурфилософия Нового времени противопоставляла себя ей, хотя сплошь и рядом грешила тем, чем попрекала.
Натурфилософская спекуляция в чистом виде – не перенесение наиболее общих известных законов природы в область частных наук, а перенесение особенностей и законов мышления вообще на законы и особенности существования объектов природы. Как я писал ранее – именно анализ логики предшествующих натурфилософов и обоснование собственной логики, предваряющие натурфилософскую систему или (как у Спинозы) сопутствующие ей непосредственно, являются у натурфилософа, в первую очередь, обоснованием истинности своего мышления о природе.
Мысль о мышлении как первопричине, первой очевидности, свойственная Декарту, была первой попыткой рефлексии, сути натурфилософской спекуляции, апофеоз которой свершился в учении Гегеля: «Первоначальное всеобщее познание разумного эмпирично; этот эмпирический способ познания представляет собой сначала способ бездоказательного убеждения и предпосылки, а отличительная особенность разумного… ведь и состоит вообще в том, что оно есть некое безусловное и следовательно, содержит свою определённость в самом себе. В этом смысле человек раньше всего знает о разумном… спекулятивное есть вообще не что иное, как разумное (и именно положительное разумное), поскольку оно мыслится» (49) .
Отсюда – вполне естественным является то, что:
а) основным содержанием натурфилософии оказывалась наиболее передовая наука, ибо именно в этой науке скрывался тот новый способ мышления о природе, который необходимо было обнаружить, унифицировать и распространить на всё естествознание;
б) содержанием натурфилософии Гегеля оказалась немецкая философия, переживавшая в то время свой расцвет на фоне отставшего от передовых стран естествознания;
в) опираясь на спекуляцию, Гегель пренебрегал естествознанием, используя, при случае, больше устоявшееся, устаревшее знание, что, в итоге, и привело к краху его натурфилософии. Но…
г) новый тип гегелевского мышления, творчески применённый Ф. Энгельсом к передовому естествознанию того времени, дал весьма удовлетворительный результат.
Таким образом, натурфилософская спекуляция является основным методом классической натурфилософии, органически вытекающим из сущности натурфилософии как науки, изучающей природу в её целостности посредством перенесения собственного бытия на бытие природы.

$ 3. Понятие и логика.
Нет, пожалуй, ни одного философа, который бы отрицал благотворное влияние развитие понятийной формы мышления на прогресс человечества. Чтобы не быть голословным в вопросе об оценке влияния процесса формирования понятий на развитие мышления вообще и научного мышления, в частности, я напомню ряд фактов:
1. Получившая ещё во II – I тыс. до н.э. на Древнем Востоке тяга человека к классификации явлений окружающего мира, к «каталогизированию», послужила делу разрушения диффузности мифологического мышления.
2. Диалоги Платона, «Метафизика» и пр. Аристотеля, уцелевшие трактаты стоиков, эпикурейцев и пр., практически, состоят из анализа понятий. Нужно ли говорить, что в основаниях философии и естествознания покоятся именно эти, выработанные в античности, видоизменённые, может, в каком-то смысле низвергнутые, но не умершие понятия – о добре и зле, существовании и движении, атомах и числе…
3. В «Первоначалах философии» Декарт постоянно указывает на содержание понятий (таких как пустота, движение и пр.) в общепринятом употреблении, выявляет неполноту, ошибочность бытующих на них в его время взглядов, и далее обосновывает, каким образом можно исправить ложное мнение об оных, ибо недисциплинированность языка для учёного, по Декарту, есть недисциплинированность мышления. Впрочем, и Локк, и Лейбниц, и Кант, и Гегель и др. – все они в своих философских учениях постоянно отталкивались от пересмотра понятий.
4. Нужно ли упоминать, какую роль в век Просвещения сыграла «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел»?
5. Современное объяснение важности понятий в процессе познания заключается в осознании невозможности описать новые открываемые явления с помощью старых понятий. Отсюда либо рождаются новые понятия, термины, либо происходит трансформация смысла и содержания старых. Блестящий пример этому: осмысление сил гравитации не как физических воздействий, а как геометрии пространства…
Вполне естественно, что, исходя из:
а) определения понятия как формы мышления;
б) содержания натурфилософских работ, в которых постоянно присутствует анализ понятий,-
- принять за объект исследований в натурфилософии именно понятия, характеризующие мышление человека о природе и её первоначалах. Уайтхед писал: «Каждая наука должна изобрести собственные инструменты. Таким инструментом, который требуется для философии, является язык. Философия реконструирует имеющиеся у неё средства» (50) . Поскольку же язык состоит не только из понятий, но и правил оперирования ими, предметом натурфилософии (и её инструментом, т.е. средством) является содержательная логика, которая в значительной степени зависит от содержания понятий. Например, введение в понятие молекулы такого элемента содержания, как пространственное расположение атомов, привело к стереохимическому типу мышления в химии, а дополнение содержания понятия частицы представлением о волновом характере её существования – к квантовой физике с её логикой и т.д. Зависимость логики от содержания понятий, однако, не означает отсутствия у ней самостоятельности. Законы логики суть ничто иное, как отражение законов изменчивости вещей в законах изменчивости (перехода друг в друга) понятий. Именно эта особенность логики (быть отражением, и, не просто, отражением, но активным отражением) позволила ей у Аристотеля выделиться в особую науку, суть которой – не в пассивном следовании мысли вслед за изменением вещей, а в изучении собственных законов мышления. Т.е. логика Аристотеля стала отточенным орудием проникновения не в суть вещей, но в суть понятий – таким образом, чтобы гарантировать истинность того или иного суждения без непосредственного прибегания к опыту. В дальнейшем, выхолощенная средневековой схоластикой, превратившись в чисто формальный аппарат, она: «…утратила кредит в глазах естествоиспытателей и философов Нового времени.
По той же причине большинство философов ХУI – ХУIII веков вообще избегает употреблять термин «логика» в качестве науки о мышлении. Достаточно напомнить «Рассуждение о методе», «Трактат об усовершенствовании интеллекта», «Разыскание истины», «Опыт о человеческом разуме», «Новые опыты о человеческом разуме» и т.д.» (51) .
Где же находится выход из кризисного для логики состояния? Уже Спиноза уверен, что: «…единственный способ усовершенствовать разум – это исследовать природу» (52) . Но в полной широте эту проблему решил Кант: «Метафизика, которая для представителей немецкого рационализма выступала в виде онтологии, по мнению Канта, не может быть онтологией, не став логикой» (53) , причём, не формальной, но содержательной логикой. Этот тезис сохранил своё значение и у Гегеля ( Ср.: «Логика совпадает… с метафизикой – наукой о вещах, постигаемых в мыслях, за которыми признаётся, что они выражают существенное в вещах» (54) , так и в марксистко-ленинской философии. Тождество логики и онтологии, сопровождающее момент зарождения любой натурфилософской системы настолько очевидно (напр., у Гоббса с его «складыванием» и «вычитанием» понятий), настолько проверено временем, что может рассматриваться как метод познания, который даже в чисто спекулятивной форме даёт поразительные результаты. Например: «Первый (Дарвин) исследовал вопрос о происхождении видов, второй (Гегель) старался объяснить процесс мышления человека. Результатом у того и другого явилось учение о развитии… Подобно тому как у Дарвина все классы животных переходят друг в друга, так и у Гегеля все категории мира… неизбежно переходят друг в друга… Гегель предвосхитил Дарвина»(55) . В данной цитате показана глубокая аналогия между материальными процессами и процессами операций с понятиями, т.е. – логикой.
В дальнейшем, при развитии натурфилософских систем, логика, обычно, перестаёт быть тождественной онтологии. Она перерастает в формальный аппарат операций с понятиями вне (или – в слабой) зависимости от их содержания. Так случилось, кстати, и с диалектикой Гегеля в умах его последователей (уместно вспомнить критику младогегельянцев К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии»), и с логикой Декарта у Мальбранша, и с лейбницевской логикой у Вольфа и т.д. Но, лишь отделившись от онтологии, логика становится инструментом понятийного познания.

$ 4. Натурфилософия как наука о понимании.
В предварительном определении натурфилософии указывалось, что она суть наука, задача которой – истолкование жизни человека (человечества) как органической части целостности природы. Наукой об истолковании издревле занималась герменевтика. Надо иметь ясное представление о том, что эта наука (искусство) наиболее сильно, в отличие от других наук, связана с уровнем развития индивидуального сознания, ибо в её основе лежит признание существования субъективного фактора как самоценной и необходимой ступени приближения к истине. Недаром именно вопрос о праве на свободу личного понимания и толкования Библии оказался сущностным в истории реформации христианства.
Собственно философская герменевтика как самостоятельная наука появилась в ХIХ в. В ней понимания, как научный термин, формировалось под знаком психологического проникновения человека в мир другого человека, принадлежащего другой культуре. Смысл попыток такого проникновения заключался в том, чтобы иметь возможность как можно точнее воссоздать (т.е.- познать) в своей душе (или в своём мышлении) душу (или мышление) – бытие другого человека, а в аспекте истории – мышление, переживание и быт людей других эпох.
Таким образом, сопереживание как одно из важнейших средств познания человека тем или иным способом, связывалось атрибутивно с проблемой понимания. Герменевтика в таком виде противопоставлялась естествознанию, в котором чаще всего использовались каузальные (рационалистические) модели объяснения. Со временем противопоставление герменевтики естественнонаучному познанию стало не столь категоричным, чему немало способствовало вскрытие единой общей схемы интерпретации как явлений духовной культуры, так и естественнонаучных данных (56) . В чисто рациональном аспекте понимание выступает в настоящее время как реконструкция смысла (57) , хотя если быть точным, понимание в отношении немыслящей природы, суть смыслопорождение, в отличие от традиционного для философской герменевтики смыслосчитывания, дополненного сопереживанием.
Но что значит: смыслопорождение, если не перенесение смысла, как цели, как назначения человеческого существования, формируемого мышлением, на неразумную природу? По сути, абсурдность, бессмысленность, стихийность существования природы самой по себе втискивается человеком в рамки понимания законов социальности, имеющих и смысл и цель. Здесь я не говорю об отсутствии законов природы вообще. Здесь я говорю об их понимании, оставшемся на уровне древнегреческого.
Действительно, законы природы ещё в значительной мере представляются естествоиспытателям незыблемыми, раз и навсегда установленными. Оперирование категорией случайности не выходит за рамки объяснения различных проявлений этих, особенно, фундаментальных на сегодняшний день законов. На самом деле те же фундаментальные законы – это всего лишь более глобальная случайность, которая, раз возникнув, фактически, определяет дальнейшее существование своего содержания – фрагмента природы, где она стала властвовать. В этой случайности нет никакого смысла и никакой цели.
Однако это не означает невозможность понимания природы, ибо человек как естественная часть природы, есть спонтанное порождение природой собственного смысла. Т.е., по сути, в границах закономерности появления самого человека фрагмент природы имеет собственный смысл. Когда могущество человека увеличивается до размеров закономерности, его породившей, его разум возвышается до осмысления её случайности, а значит, до понимания более высшей необходимости и т.д. Здесь уместно вспомнить ещё от одном взгляде на понимание как соотнесение неизвестного с уже известным. Механизм понимания неизвестного исходя из понимания уже известного (58), суть ничто иное как расширение, образование единой, согласованной картины мира в нашем мышлении, т.е. ничто иное как экспансия смыслов понимаемых вещей на познаваемое. Другими словами, мы всегда определяем понятие посредством других понятий, смысл и значение которых нам более ясны. Опираясь на этот факт, говорят о герменевтическом круге понимания. Очевидно, что открывая нечто новое, мы, интерпретируем его в старых понятиях и поэтому остаёмся внутри этого круга, разорвать который может лишь творение нового смысла и соответственно трансформация старых смыслов понятий, входящих в порочный круг, что, опять-таки, приводит к герменевтическому кругу понимания, но уже на новом, более высоком уровне и т.д.
Подобное восхождение понимания соответствует восхождению понимания Природой самой себя как проявления случайности более высокой по рангу необходимости. И, в то же время, вечное существование герменевтического круга суть свидетельство того, что, по словам Н. Кузанского – для интеллекта, не могущего понять, как может существовать что бы то ни было вне понимаемого, не остаётся ничего, кроме самого по себе чистого понимания, в котором истина понимаемого есть сам интеллект (59) . А это напрямую указывает на понимание, как функцию натурфилософии, ибо стремление натурфилософов представить Природу как целостность, вытекает из необходимости понимания Природы в её тотальности, каждой её части через другие её многочисленные части. Не имея перед собой представления Природы как целостности, нельзя достигнуть последней степени ясности в понимании любой её части, нельзя определить границ старого герменевтического круга. Последняя же степень ясности – в самом интеллекте, понимающем Природу как ряд становящихся смыслов, присущих человеку, но не присущих Природе без человека, интеллекте, творящем миф, творящем смысл Природы.
С пониманием как творением смысла Природы тесно переплетаются как натурфилософское основание мышления о Природе (творение смысла Природы есть, одновременно, и творение смысла собственного существования в Природе – именно в этом аспекте натурфилософское понимание отличается от естественнонаучного), как предмет познания (ибо творение нового смысла, прежде всего, относится к понятию), так и спекулятивность (перенесение смысла как цели и назначения человеческого существования на неразумную Природу).
Таким образом, окончательным определением натурфилософии я считаю следующее:
-НАТУРФИЛОСОФИЯ – ФИЛОСОФСКАЯ НАУКА О ТВОРЕНИИ СМЫСЛА СУЩЕСТВОВАНИЯ ПРИРОДЫ КАК ЦЕЛОСТНОСТИ, ОРГАНИЧЕСКОЙ ЧАСТЬЮ КОТОРОЙ ЯВЛЯЕТСЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ БЫТИЕ.
А теперь на основании саккумулированных знаний о натурфилософии вернёмся к аргументам противников существования натурфилософии в настоящее время, чтобы оценить их по достоинству.

36. Кузанский Н. Соч. в 2-х т. Т.I. М.,1979. С.66.
37. Гоббс Т. Избр. произв. Т.!. М., 1964. С. 204, 392, 427.
38. Гассенди П. Соч. М., 1968. Т.2. С. 439.
39.Кузанский Н. Соч. в 2-х т. Т.1. М., 1977. С. 111.
40. Лейбниц Г.В. Соч. Т.1. М., 1982. С. 425.
41. Шеллинг Ф. Соч. в 2-х т. Т.1. М., 1977. С.111.
42. Эмерсон Р. Эссе. Генри Торо, Уолден, или жизнь в лесу. 1986. С. 46.
43. Боэций «Утешение философией» и другие трактаты. М., 1990. С.5.
44. Кузанский Н. Соч. в 2-х т. Т.1. 1979. С. 111.
45. Шеллинг Ф. Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1989. С. 17.
46. Мамчур Е.А. Наука и развитие философии.// Философское сознание, драматизм обновления. М., 1991. С. 364.
47.Микешина Л.А. Методологическая функция мировоззренческих форм знания.// Диалектический материализм и философские вопросы естествознания (логика, история и методология научного познания). М., 1987. С. 74.
48. Бранский В.П. Эвристическая и прогностическая функции в формировании физической теории.// Эвристическая и прогностическая функции философии в формировании научных теорий. Лен. 1976. С.6.
49. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. М., 1974. С. 211.
50. Уайтхед А.Н. Избр. работы по философии. М., 1990. С. 283.
51. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974. С. 81.
52. См. Клевер В. Материальная логика в философии Спинозы.// Историко-философский ежегодник. М., 1988. С. 334.
53. Длугач Т.Б. И.Кант: от ранних произведений к «Критике чистого разума». М., 1990. С. 49.
54. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. М., 1974. С. 120.
55. Дицген Й. Мелкие философские работы.// В кн. Ленин В.И. Полное собр. Соч. Т. 29. С. 442 – 443.
56. См. Рузавин Г.И. Проблема понимания и герменевтика.// Герменевтика: история и современность. М., 1985. С. 164.
57. См. Добронравова И.С. Синергетика: становление нелинейного мышления. Киев. 1990. С. 16; Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989. С. 206, 232.
58. Овчинников Н.Ф. Тенденции к единству науки. М., 1988. С. 155.
59. Кузанский Н. Соч. в 2-х т. Т.!. М., 1979. С. 311.