В этом параграфе нам важно показать, что интенсивность и экстенсивность суть те понятия, которые характеризуют именно субъект- объект, в абсолютной различающей их плоскости. Как было сказано ранее, субъект-объект, будучи бытием, суть относительны в своих любых границах, ибо даже сами границы (и сама их безграничность) у объекта и субъекта относительны и есть дискретность и непрерывность. Отсюда я сделал вывод, что, поскольку субъект-объект неразличимы в существовании (субъект может стать объектом, объект при определенных условиях, может стать субъектом), они должны быть различимы в отношении. Но не различимы ни в причинностном отношении (являясь одинаково причинностью друг друга), ни в качественном (ибо оно есть одно и тоже бытие), ни в количественном («Государство- это я»), ни, надо добавить, как нечто внешнее и внутреннее. Действительно, субъект, как внешнее объекту, суть, одновременно, и внутреннее объекта, ибо также не может быть не только внутренним субъекта (формирующим последнего), или только внешним (социальной, разумной средой обитания субъекта). Поскольку же главной характеристикой субъекта-объекта, в их существовании является характеристика их, как имеющих собственную однокачественную причинность самих себя, постоянно порождающую причинность друг друга, вполне естественно было бы за различающее их отношение принять не отношение самой причинности (ибо такое отношение свойственно им обоим одновременно- и то, и другое порождают друг друга, служат причинностью существования друг друга), но отношение причинностей объекта и субъекта в субъекте, или объекта и субъекта в объекте (ибо такое отношение можно строить лишь определив изначально, что мы понимаем под субъектом и объектом), а отношение превращения внешней причинности к внутренней. Остается лишь доказать, что последнее отношение и есть тем РАЗЛИЧАЮЩИМ отношением субъекта и объекта друг к другом.
Ранее я определился, что субъект есть дискретное, а объект- непрерывное бытие. Это определение субъект- объекта было необходимым для характеристики их полной относительности существования (какую бы границу мы не положили субъекту- она бы ни была ФИКСИРОВАННОЙ границей, ее можно было бы произвольно менять и, таким образом, переходить в непрерывность, утверждать безграничность субъекта в пределах его качества), но недостаточным для определения их самих относительно друг друга. Но дискретность и непрерывность, сами по себе, как понятия, выражающие относительность, могут быть разделены лишь в отношении друг к другу. Так, дискретность сама по себе внутри себя: суть непрерывность, а непрерывность же, в свою очередь, сама по себе, еще не говорит о том, что она может где-то порваться, т.е., оказаться дискретностью. Другими словами, дискретность есть дискретностью, когда она прерывает непрерывность, и потому- немыслима без непрерывности, без ОТНОШЕНИЯ с чем-то прерываемым ВНЕ себя. Непрерывность же суть непрерывностью только тогда, когда существует процесс прерывания, в котором она могла бы выразить себя, как именно непрерывающееся, т.е. непрерывность суть непрерывностью именно в ОТНОШЕНИИ к прерывающему ее. Определяя же субъект как дискретное, а объект, как непрерывное бытие, я не только подчеркиваю тотальность относительности их существования и, тем самым, ОТЛИЧАЮ их от остального, ОГРАНИЧИВАЮ возможность их определения иным образом, но и разделяю их друг от друга, как противоположности. Однако, это определение, как раз, вследствие абсолютизации относительности существования субъект-объекта, не может быть собственным определением, соответственно, субъекта и объекта. Иными словами, если нам СКАЖУТ, что из двух бытийствующих, одно- дискретно, другое- непрерывно, то только тогда мы сможем утверждать, что первое- субъект, второе- объект, но как нам самим определиться в этом? Определиться в этом можно только по отношению субъект-объекта друг к другу. И это отношения должно быть – абсолютным. Возьмем для начала интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою. Вполне очевидно, что для НЕПРЕРЫВНОСТИ, т.е. для объекта, подобное отношение тождественно само себе. Т.е., в своей непрерывности ИНОЕ равно самому себе, более того, внешняя причинность есть, одновременно, и внутренняя причинность, а значит- эти две причинности для непрерывности суть ОДНО, а потому непрерывность суть ЧИСТАЯ интенсивность, равнодушная к чему-либо в своей непрерывности (Ср: «...все объективное является чем-то ПОКОЯЩИМСЯ, ФИКСИРОВАННЫМ, неспособным само к каким-то действиям, является лишь объектом действования» (Шеллинг. 1987. Т.1., С. 267). Можно сказать и по-другому. Поскольку в самом непрерывном есть лишь собственная причинность, которая при бесконечном дифференцировании, выступает в себе исчезающему, как бесконечное ДРУГОЕ, интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою (исчезающую) БЕСКОНЕЧНА, и потому АБСОЛЮТНЫЙ ОБЪЕКТ суть бесконечная интенсивность, в то время, как обратное отношение превращения собственной (исчезающий) причинности в причинность другого стремится к НУЛЮ, и потому абсолютный (непрерываемый нигде в своем дифференцировании) объект абсолютно НЕ ЭКСТЕНСИВЕН.
С другой стороны, абсолютный субъект (как ПРЕДЕЛ дифференцирования, как ЭЛЕМЕНТ) в своем отношении к объекту, бесконечно ЭКСТЕНСИВЕН, ибо в нем отношение превращения внутренней причинности во внешнюю БЕСКОНЕЧНО ВЕЛИКО. Вполне понятно, внутренняя причинность, дающая предел деления непрерывности, и, тем самым, полагая себя своей причинностью в качестве цельности, заведомо больше ЛЮБОГО бесконечно МАЛОГО, находящегося в процессе дифференциации, разложения. Таким образом, возникнув, как определенное окрестностями непрерывного, дискретное ОДНОЗНАЧНО в своей абсолютности начинает, в свою очередь, определять окрестности непрерывного, ПЕРЕНОСЯ свою определенность на эти окрестности, т.е. превращая СВОЮ определенность в чужую.
С другой стороны, абсолютный субъект, как интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою, опять же, из бесконечного разложения этой причинности в непрерывность, стремиться к нулю, а значит, показывает отсутствие интенсивности в абсолютном субъекте. Что означает термин: абсолютный объект? Реально, для мышления, это означает исчезающую в нем причинность множества субъектов. Ближайшим приближением к этому абсолютному объекту служит модель коллективного, зарождающегося, первобытного мышления, когда сама мысль не может быть закончена ОДНИМ субъектом. Мыслит весь коллектив, но никто в отдельности. Более отдаленной от идеала, моделью абсолютного объекта мышления, могут служить традиционные общества Древнего Востока, особенно те из них, которые НИВЕЛИРОВАЛИ личность, утверждали ничтожность субъекта мышления (напр., Древний Египет), где само мышление, вследствие традиционализма суть более, как общественное, чем индивидуальное. Наиболее приближенной моделью абсолютного субъекта, служит человек, выводящий свое бытие из самого себя. Например, Фихте, или представители такого философского течения, как солипсизм.
Вернемся к нашему простейшему примеру о споре двух людей. Где в этой системе субъект, а где- объект? Прежде всего, обратим внимание на то, что спор возникает, когда каждый имеет свою, отличную от другой, точку зрения, а, соответственно, свою причинность, приводящую их к той, или иной точке зрения. Таким образом, в споре каждый из спорящих выступает для другого спорящего объектом мышления (имеющим свою непрерывность в последовательности, в вытекании одного из другого (в логике), в сплошном характере (мировоззрении) мышления. С другой стороны, из факта спора, вполне логично предположить, что непрерывность мышления двух спорщиков существенно не совпадают, а это уже при учете однокачественности непрерывности мышления этих двух людей, свидетельство тому, что их непрерывности ограничены. Спор же сам по себе- есть попытка каждого из спорящих убедить своего оппонента в правильности именно своей точки зрения, вытекающей из своей причинности, что свидетельствует об опыте, о ряде успешных попыток заставить другого человека смотреть на мир своими «умоглазами», заставить другого человека методом убеждения изменить свою причинность, согласно причинности убеждающего. Т.е. это свидетельствует о ПОДВИЖНОСТИ границ непрерывности каждого из спорящих, т.е.- об их дискретности мышления. Но, границы (дискретность) могут быть подвижными только в общей непрерывности, существующей как ВНЕ этих границ, так и ограниченной ими. Действительно, возможность возникновения спора заключена, как в различиях непрерывностей двух дискретных мышлений, так и в их общности (непрерывности). Спор- это приведение в защиту своего мнения таких аргументов, таких фактов и форм мышления, которые принимались бы ОБЕИМИ сторонами за истинные, формирующее их причинности как единое (непрерывное), т.е. за нечто РАВНОДУШНОЕ к их дискретным причинностям. Причем, побеждает в споре, обычно тот, кто приведет более весомых аргументов, чем другой.
Эта непрерывная тождественность понимания одного и того же, объединяющая спорящих между собой и придает мнениям спорящих своеобразную глубину- интенсивность, ибо каждое мнение звучит тем весомее, тем внушительнее, чем более аргументов, признаваемых обеими сторонами спора за объективное, приводятся в защиту своего мнения. Простая экстенсивность «я так считаю...»), под «набегом» взаимопризнанных очевидностей превращается посредством: «...ПОТОМУ, ЧТО...»... в интенсивное:«Так есть», в случае прихождения к согласию.
«...в анализе условий, в выборе цели, в выработке плана действий и выборе средств субъект, хотя и опирается на социально признанные нормы и стандарты (непрерывный объект мышления- прим.- мое), но руководствуется все-таки своим собственным пониманием ситуации, своими вкусами и предпочтениями (дискретность мышления субъекта- прим.- мое)»- пишет А.Л. Никифоров (Никифоров. 1990. С.193). Именно потому, что человек ОПИРАЕТСЯ ИСХОДИТ из общепринятых норм и стандартов, принимаемых им за нечто объективное, объясняется факт частой независимости одних и тех же открытий в одно и то же время РАЗНЫМИ людьми, ибо объективное ОДИНАКОВО интенсифицирует мысль любого человека, независимо, опять же, от его вкусов и предпочтений, хотя каждое такое открытие носит отпечаток индивидуальности открывателя, его исторической и социальной обусловленности.
Таким образом, переводя схему спора исключительно, на язык определений субъект-объекта, можно сказать: в споре наличествуют ДВА СУБЪЕКТА, как дискретности, прерывающие ОДНУ непрерывность в разных местах, объект -как находящееся мышление в них обоих (или между ними), непрерывное для них ОБОИХ, которое определяет ИНТЕНСИВНОСТЬ мышления каждого, но не есть ПРИНАДЛЕЖАЩИМ никому из них в отдельности. Интенсивность объекта, ОПРЕДЕЛЯЮЩАЯ, но не входящая в субъект, выражается субъектом, как экстенсивность по отношению к другому субъекту и самому объекту.
Субъективным же в споре признается то мнение, интенсивность которого (т.е. то, что называется мной ОБЪЕКТИВНЫМИ аргументами) окажется (явится в споре) меньше, что, впрочем, не так очевидно для экстенсивности субъективного. Ведь, по сути, если побеждает более объективное мнение, значит, и его экстенсивность должна быть намного больше субъективного. А, следовательно, экстенсивность и интенсивность, как обуславливающие друг друга в ПРЯМОЙ зависимости (чем больше интенсивность чего-либо, тем больше и его экстенсивность), не могут, вроде бы, служить понятиями, отличающими субъект и объект.
Но, дело-то, как раз, в том, что зависимость интенсивности и противоположной ей величины- экстенсивности в бытии (т.е. в постоянных переходах одного в другое) НЕЛИНЕЙНА, как нелинейны все процессы, описываемые в синергетике, которые мы приводим в качестве иллюстрации этого бытия. Действительно, с чего начинается теория субъекта? С одной, максимум, нескольких идей, являющихся сугубо субъективными (т.е. рожденными субъектом, его причинностью). Их нет в объекте мышления (или они были отвергнуты, забыты, не оценены по достоинству). Они, по сути, являются ФОРМОЙ того содержания непрерывности, которое формирует субъективную причинность. Их экстенсивность заключается в их ПРОСТОТЕ, аксиоматичности, исходящей от сформированной объектом собственной причинности, и в то же время, они не есть нечто чисто внешнее объекту, ибо рождены им и суть отношение самое себя с объектом, суть СТРЕМЛЕНИЕ субъекта ВЫРАЗИТЬ себя через объект, т.е. объективизировать свое существование. Имея эти несколько идей, человек стремится ДОКАЗАТЬ их истинность и РАЗВИТЬ их в одну систему. Но, как известно, доказательство тесно связано с развитием, ибо, существуя, как экстенсивность, любая идея, с одной стороны, выражение дискретности, т.е. целостности, неразложимости, с другой стороны, со стороны непрерывности- отсутствия установленных извне жестких границ, идея суть продуцирование самой себя вовне. Семенов Е.В. пишет: «Так, изложенная на многих сотнях страниц социологическая концепция Герберта Спенсера может быть выражена как одна идея: общество- это организм. Все прочее в учении Г. Спенсера есть развитие этой общей идеи. Социологическая концепция
Эмиля Дюркгейма вырастает из одной идеи: общество- это солидарная общность людей. И, опять же все прочие идеи (о роли разделения труда в общественном развитии, о феномене аномального поведения и т.д.) рассматривались им через призму и в связи с солидарностью... Толкотт Парсонс все свое социологическое учение основывает на понимании общества как нормативной системы. Мишель Фуко... рассматривает общество как систему власти.
Карл Маркс с этой точки зрения, несомненно, тоже мыслитель крупный и самобытный. Его социологическое учение...представляет собой развертывание одной идеи: общество – это производство» (Семенов. 1990. С.11,12). Развертывание одной идеи (-т.е. развитие этой идеи) суть ничто иное, как проявление экстенсивности этой идеи. В свою очередь, со времен Гегеля, развитие идеи есть ничто иное, как ее САМООБОСНОВАНИЕ, РОСТ интенсивности. Если первичное обоснование этой идеи производиться с точки зрения включенности этой идеи в целостность дискретности субъекта, будем говорить- методами формальной логики, когда эта идея рассматривается в смысле действительности существования ее, как ТОЧКИ в непрерывности объекта мышления, точки, выделяемой из этой непрерывности причинностью субъекта, точки, как чистой интенсивности, то обоснование этой идеи ее собственным развитием, суть рост интенсивности этой идеи, обусловленной начальной чистой экстенсивностью субъекта. Рост же интенсивности (как концентрированности объективных фактов, объясняемых этой идеей) суть превращение субъекта в объект мышления. Притом, такое превращение надо понимать в двояком плане:
1. Субъект сам превращается в объект ДЛЯ СЕБЯ, субъект, как бы уходит, замыкается в себе. Его целью становится не развитие идеи, а самообоснование этой идеи, исходя из ее развития. Т.е., его экстенсивность становится все больше не отношением превращения собственной причинности во внешнюю, а отношением собственной причинности с самой собой (и это- естественно, ибо, увеличивая ограниченную своей дискретностью непрерывность субъект, тем самым, ИЗМЕНЯЕТ свою причинность (знания порождают сознание) и становится НЕ РАВНЫМ самому себе, т.е. становится объектом для самого себя). Поэтому, неизбежно его собственная экстенсивность, направленная на объект ВНЕ себя, ПАДАЕТ.
2. Субъект становится объектом (а не субъектом) для других субъектов. Т.е. экстенсивность субъекта одинакова, как для ЗНАНИЯ, так и для СОЗНАНИЯ, т.е., для других дискретностей. В своей экспансии, как ПРОЯВЛЕНИЯ экстенсивности, мышление субъекта становится ВНЕШНЕЙ причинностью для мышления других субъектов, начинает, как непрерывность ДРОБИТЬСЯ во множестве ПОНИМАНИЙ (комментаторов и эпигонов). Так, возвращаясь к истории ньютонова закона тяготения, можно заметить:
А) субъективность его появления, которая, как отмечалось ранее, не только появилась из дискретности мышления по вопросу тяготения, но и была ограниченной этой дискретностью, например, пониманием тяготения именно, как силы в абсолютном пространстве (а не, как само искривленное пространство), а самой силы, как ДАЛЬНОДЕЙСТВУЮЩИЙ, а не близкодействующей, линейно распространяющейся (для слабого тяготения) в пространстве. И, если первое можно объяснить существованием самого объекта мышления, ограниченным временными рамками, то второе есть явный ПРОИЗВОЛ СУБЪЕКТА МЫШЛЕНИЯ, необоснованная ничем, кроме собственной причинности субъекта, ФОРМА ограниченности объекта, позволившая Ньютону не рассматривать механизм воздействия тяготения. Стоит по этому поводу еще раз отметить- в научной среде бытует мнение, что личность открывателя не налагает отпечатка на само открытие, ибо оно, по своей сути, ОБЪЕКТИВНО существует в природе, и поэтому, существование открытого феномена не зависит от личности самого открывателя, хотя еще Анаксагор говорил своим друзьям, что вещи будут для них такими, за каких они их примут, а Протагор писал: «Человек есть мера всем вещам- существованию существующих и несуществованию и несуществующих». Гюнтер Стент, уже в наше время, подчеркивал: «Я начал расспрашивать своих знакомых ученых, считают ли они, что существует важная качественная разница между достижениями искусства и науки и что первые уникальны, а вторые- вполне повторимы. К моему еще большему удивлению, я убедился, что большинство из них согласны с Чаргаффом. Да, говорили они, все это так: мы не имели бы «Тимона Афинского» или «Авиньонских девиц», если бы не существовало Шекспира и Пикассо, а если бы не существовало Уотсона и Крика, мы бы все равно узнали структуру ДНК... Можно допустить, что кто-нибудь еще, кроме Уотсона и Крика мог бы со времен предложить удовлетворительную структуру ДНК. Но, тогда уж и образ Тимона, и история его заключений могли быть написаны без Шекспира, но и на самом деле были написаны без него. Шекспир просто переработал историю Тимона, которую прочитал в составленном В. Пэнтером сборнике классических историй «Дворец наслаждений». Сам Пэнтер, в свою очередь, использовал в качестве источников Плутарха и Лукиана.
Но ведь нас интересует не сама история Тимона: гораздо важнее то глубокое проникновение в человеческие чувства, которые мы находим в пьесе Шекспира. Шекспир показывает, как человека преображают несчастья, как он переходит от беспечного существования к страстной ненависти к людям. Но, можно ли с уверенностью сказать, что эта ГОЛАЯ ИДЕЯ делает «Тимона» уникальным? Нет... Будучи знаком с теми, кто пытался раскрыть структуру ДНК, я утверждаю, что если бы не существовало Уотсона и Крика, то прозрения, которые они подарили науке внезапно, появилось бы постепенно»...- возможно, частями, авторами которых были «доктора Е,Ж,З и К»,- которые – путали бы все дело, публикуя неправильные структуры и ошибочные предположения» (Стент. 1988. С. 172- 174).
Открытия средневековыми алхимиками серной, соляной кислот, аммиака, щелочей, винного спирта, эфира и пр., безусловно является открытием фактов, которые все до единого несли на себе печать времени, интерпретировались, как трансмутация вещества, да и не были веществами, самими по себе, а были единством материи и идеи, «животные духи» Р. Декарта более столетия после его смерти употреблялись учеными в качестве объяснения безусловно- рефлекторных реакций животного организма; и пока нет никаких оснований утверждать, что с течением времени открытие совсем обезличивается. Скорее оно, трансформируясь, продолжает пребывать в другой личности, обозначаясь понятием ПРЕЕМСТВЕННОСТИ. Возвращаясь к закону тяготения И. Ньютона, к субъективности его появления, подчеркну, что его экстенсивность, буквально, была в течение 20 лет направлена на самое себя (накопление интенсивности), да и опубликован он был скромно. Тем не менее, благодаря своей высокой интенсивности, закон тяготения И.Ньютона, довольно быстро одержал победу над картезианским пониманием тяготения.
Б) по мере своей экспансии в умы современников, а тем паче, в МОЛОДЫЕ умы, т.е. в умы, находящиеся в стадии формирования, закон тяготения И. Ньютона, все более становился ОБЪЕКТОМ мышления. Но уже первые ПОСЛЕДОВАТЕЛИ Ньютона, которым, к тому же, приходилось вести борьбу с картезианскими идеями, объяснявшими движения планет декартовской теорией вихрей (явно субъективной с их точки зрения, хотя за декартовскими идеями были определенные преимущества, главное из которых- наглядное представление тяготения принципами механики (теория близкодействия), а главный недостаток- невозможность математического описания тяготения), пытались внести в Ньютоновский закон всемирного тяготения свои определенные, субъективные поправки (например, закон Клеро (1747 г)- F=GMm (1/R² + f (R), где в качестве f (R) обычно принималось a/R²+² ), a- малая постоянная- и дискуссия того же Клеро с Бюффоном, который не допускал и мысли о неправильности закона Ньютона и поэтому В ОСНОВНОМ интерпретировал этот второй член, как вклад посторонних возмущений (магнитных эффектов), в то время, как сам Клеро связывал наличие второго члена уравнения с электрическими явлениями. Постоянная потребность увеличить точность закона Ньютона, большую адекватность его явлениям движения планет, привели к рождению гипотезы Холла (в которой расстояние входит в уравнения тяготения в дробной степени, типа: 2+0,000000Х), к применению Цельнером и Тиссераном в астрономии закона Вебера, которые, по сути, тем самым положили начало целому ряду законов тяготения, зависящего от скорости (так называемых кинетических теорий тяготения) и т.д. Если же вспомнить математическое развитие идеи тяготения Ньютона, принятие во внимание приливных сил и т.д., можно, наверно утверждать, что точно также, как представлял И.Ньютон силу тяготения- не представлял никто. Было какое-то относительно плавное распределение идей вокруг закона Ньютона, была экстенсивность ДРУГИХ субъектов, сформулированных воздействием ньютонова объекта мышления о тяготении (но не сама экстенсивность И.Ньютона, который предоставил полную свободу дискутировать с оппонентами своим ученикам), причем, так сказать, минимальным, дискретным носителям любой такой идеи в научном сообществе, мыслящем о гравитации, была личность. Хотя само сообщество дробилось в своей оппозиции закону Ньютона на группы и группировки (как, например, те же сторонники кинетических теорий тяготения, сходясь между собой лишь во мнении о необходимости корректировки закона тяготения с учетом движения тяготеющих масс, и, тем самым, составляя объект мышления, делились внутри себя на сторонников пульсационной теории, теории источников (стоков эфира), теории Лесажа. Сторонники первой из указанных теорий, в свою очередь, разрабатывали и поддерживали различные направления внутри данного круга идей (можно назвать закон Хикса (1880 г.), закон Лийи (1889 г.), теорию Корна (1898 г.) и др.- но, в конце концов, каждый из перечисленных ученых- был индивидуумом, имеющим, с одной стороны, собственное мнение о законе тяготения И. Ньютона, с другой стороны, принимающий за ОСНОВЫ своих размышлений объективность самой идеи тяготения, прямо пропорционально зависящего от произведения притягивающихся друг к другу масс, и обратно пропорционального расстоянию в степени близкой 2-м, или зависящего в дополнении к основной зависимости Ньютона от вклада иных сил, движения и т.д.
Большую роль в подобном разложении субъективности И. Ньютона, представшей перед членами научного сообщества, как объект, сыграли не только трудности и неточности, наблюдавшиеся при решении тех или иных проблем небесной механики, но и попытки преодоления субъективности, дискретности закона И. Ньютона в непрерывности научного мышления о тяготении, путем отказа от ньютонова принципа дальнодействия сил тяготения, т.е. в виде своеобразного возвращения к картезианскому вопросу о механизме сил тяготения, но ни путем отказа от закона Ньютона, а ИСХОДЯ из закона Ньютона (напр., та же теория пульсаций, или теория стоков эфира). Тем не менее, именно ньютонова идея объединяла этих ученых в одно научное сообщество, делала из них размышления одного ОБЪЕКТИВНЫМИ для другого, хотя их ВЫВОДЫ из конкретно-исторической, принимаемой за объективную истину, оставались вплоть до появления ОТО А. Эйнштейна, проявлением субъективности одних членов этого сообщества по отношению к другим;
В) с появлением специальной теории относительности появилась ВОЗМОЖНОСТЬ определить долю субъективности и объективности в САМОМ законе тяготения И. Ньютона, ибо специальная теория относительности налагала определенные ОГРАНИЧЕНИЯ на гравитационное воздействие, и тем самым, ньютонова теория тяготения, вновь предстала перед научным сообществом не в качестве объекта, а в качестве исторического субъекта мышления о гравитации.
В связи со сказанным, возникает вопрос; если я не отрицаю в субъекте наличия как интенсивности, так и интенсивности, то можно ли говорить о том, что эти два типа отношений служат абсолютным определением различий субъекта и объекта?
Во-первых, не нужно забывать диалектику существования самих противоположностей, их «перехода» друг в друга.
Во-вторых, не нужно забывать, что субъект- объект, как БЫТИЕ суть абсолютно относительно существующие.
В-третьих, несмотря на первые два замечания, я, все-таки, сумел выделить именно те черты, те отношения субъекта и объекта, которые, несмотря на относительность их существования присущи одно (экстенсивность) именно субъекту, другое (интенсивность) именно объекту в их АБСОЛЮТНОЙ неразличенности друг относительно друга. Но, исходя из бытия, как постоянного «перехода» одного в другое, я могу в стремлении субъекта к объекту, и в произвольном разложении (дифференцировании) объекта на субъекты, игнорировать процесс интенсификации субъекта и экстенсификации объекта, «переходящих» друг в друга. «Чистого» субъекта и «чистого» объекта в природе не существует, есть лишь их приближенность к таковым (в идеализации) в момент ВОЗНИКНОВЕНИЯ того или иного бытия, есть лишь бесконечный «переход» одного в другое, т.е. интенсификация субъекта и экстенсификация объекта в их совместном бытии. Абсолютный субъект, как абсолютная экстенсивность, уже исходя из моей дефиниции- абсурдное понятие, ибо он суть бытие, как отношение превращения собственной причинности в чужую, как свою (обобществленную своим объектом), а значит, представить субъект без такого превращения, т.е. без наличия превращенного- просто невозможно. То же относится и к объекту. Тем не менее, мы не можем игнорировать само стремление субъекта к объективизации, т.е. к объекту. А подобное стремление всегда суть направленность от более субъективного, экстенсивного, к менее, к менее субъективному- более интенсивному. Значит, по логике, мы всегда имеем право искать тот предел отношения превращения собственной причинности в чужую, т.е. предел субъективации бытия, который только возможен. Этот предел можно назвать не абсолютным, а ЧИСТЫМ субъектом, вне которого субъективности уже НЕТ.
С другой стороны, подобный предел ЛЕГКО обозначить, как минимальную дискретность и максимальную экстенсивность, обуславливающую наибольшую активность, наибольшую экспансию, ЭЛЕМЕНТАРНЫМ субъектом того или иного бытия, продуцирующим само бытие, как непрерывное, интенсивное, соединяющее в себе существование ВСЕХ субъектов, т.е. ОБЪЕКТ, как СИСТЕМУ, каждый элемент которой выполняет для поддержания непрерывности ее существования определенную ФУНКЦИЮ, обусловленную определенностью самой системы. Стремление такой системы-объекта к бесконечному (в идеале непрерывности) ДИФФЕРЕНЦИРОВАНИЮ в себе, порождает желание достигнуть в умозрении наивысшего момента ее целостности, т.е. составить понятия о ЧИСТОМ объекте. И то и другое желание, по сути, есть желание положить ГРАНИЦЫ субъекту, как элементу, и объекту, как системе, что, в силу специфики этих образований бытия- невозможно. Невозможно не только из-за их специфики, как дискретного и непрерывного, но из-за их РАВНОЗНАЧНОСТИ. Так, говоря о понятии элемента в современном естествознании, я особо упомянул о парадоксе такого понимания. Т.е., понимая элемент, как ПРЕДЕЛ деления системы, мы, тем самым исключаем собственное строение элемента из характеристики системы, лишая себя возможности объяснения его относительной самостоятельности, объяснения его функциональной активности. В бытие же, отрицать собственное строение, организацию, содержание и т.д. ФАКТИЧЕСКИ невозможно, ибо это означало бы, одновременно, отрицание существования самого объекта (системы), его строения, организации и т.д. Тем не менее, отрицая интерпретацию субъекта, как элемента, я, однако не отрицал возможности интерпретации элемента как субъекта, ибо, очевидно, что человек, являясь-таки элементом социума, есть, одновременно, и субъект, причем, рассматриваемый в неразличимой от объекта (социума, общества) сущности. Элементарность субъекта не может быть заключена в делении сознания, ибо оно, как объективное, делимо до бесконечности. Но, в то же время, элемент, как субъект, представляет собой исключительный интерес при анализе понятия «субъект» из-за своей дальнейшей неделимости по качеству, определяющему мыслительное бытие. Таким образом, элементарность человека, как обладающему сознанием, суть не просто неделимость его сознания ВООБЩЕ, а неделимость сознания ОСОБЫМ ОБРАЗОМ, как нечто ПРОИЗВОДЯЩЕЕ само сознание. Действительно, элементом социума может быть (по определению элемента) нечто неделимое, неделимое (по определению субъекта) по качеству своего существования (как мыслящего). Но, в природе вообще нет ничего неделимого. Все неизбежно делится. Следовательно, естественно предположить, что предел деления нечто по тому или иному качеству- не есть пределом деления этого «нечто» вообще. Просто, при достижении деления «нечто» по качеству, очередное деление этого «нечто» приводит к исчезновению его качества. И, таким образом, то, что мы называем элементом, необходимо должно иметь это качество, только как ЦЕЛОСТНОСТЬ, только ВНЕ себя, во внешнем своем существовании, но не в самом себе. То есть элементарность человека-субъекта заключается не в его неделимости, как неделимости сознания, а в его неделимости, самосознания, как производящего себя (т.е. – МОЕ сознание). Неделимость самосознания означает ничто иное, как отсутствие отношения в самом себе (т.е. в самосознании), его сплошной характер, т.е. отсутствие чьего-то иного сознания, кроме «моего», ЕДИНИЧНОСТЬ, производящая саму себя. Самопроизводство же существования самого себя, в самом себе НЕ ЕСТЬ ни производящее, ни производимое, а суть лишь акт самополагания себя ВОВНЕ В КАЧЕСТВЕ, одновременно, и производящего и производимого. Т.е., если вовне самопроизводство самого себя суть БЫТИЕ (мыслительное), то, для самого себя- это единственный способ САМОСОХРАНЕНИЯ себя, таким образом, что субъект, как элемент в СВОЕЙ ЦЕЛОСТНОСТИ, в своей реальности суть ПРОЦЕСС самосохранения себя таковым, как есть, НЕ ИМЕЮЩИЙ внутри себя КАЧЕСТВА, целостности, вовне же себя субъект, как положенный в самосохранении, суть качественный. То же понимание возникновения элементарного качества свойственно, в настоящее время некоторым представителям МЛФ и в отношении неразумной природы. Так, Сивоконь П.Е. пишет: «Принцип обратной связи характеризует воздействие результата того или иного действия на породившие его причины, благодаря чему реакция системы на воздействие извне приводит не к изменению системы, а к ее СОХРАНЕНИЮ в изменяющихся условиях». (Сивоконь. 1984. С. 161). Практически, не прерываясь с первой дискретной мыслью, звучит другая: «Однако внутренняя причинность как самопроизвольное изменение объекта (элемента) не тождественна внутреннему взаимодействию в объекте. Дело заключается в следующем. Поведение объекта зависит не только от внешней причинности и внутреннего взаимодействия, но и от воздействия объекта на самого себя, что и можно назвать собственной внутренней причинностью» (Бранский, Ильин, Шарыпин. 1981. С. 222). Таким образом, принято под обратной связью понимать воздействие объекта на себя (как рефлексия своей цельности), ведущее его к самосохранению таковым в изменяющихся условиях. Особенности же подобного взаимодействия, как собственной причинности существования этого объекта («то, что он есть»).
Развитие такой науки, как синергетика, позволяет по-новому взглянуть на единство механизма многих протекающих процессов самоорганизации, как самообоснования, самосохранения, в живой и в неживой природе. Замыкание на себя специфических взаимодействий (например, в химии- автокатализ) и исследование оных, позволяют в настоящее время, не только говорить о такой немаловажной черте субъекта, как СОХРАНЕНИЕ собственной индивидуальности подобных замкнутых на себя систем, не только о том, что сама ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ возникает БЛАГОДАРЯ замыканию некоей деятельности на самое себя, но и о том, что подобные вещи существуют благодаря этому замыканию, в своей УНИВЕРСАЛЬНОСТИ. Субъект, благодаря такому замыканию внешней деятельности, не только приобретает само качество, т.е. акт самополагания есть для, например, человека, не только ОБНАРУЖЕНИЕ своего сознания, но и управление сознанием, определение сознания, исследование сознания,- в результате чего человек обнаруживает в себе не только сознание, но и богатый духовный МИР, не уступающий по своей многогранности и сложности миру материальному (как человек этот мир представляет). Мало того, человек ВОСПРОИЗВОДИТ из своего «Я» этот мир, конструирует его, как, например, поступил Фихте. Т.е., другими словами, субъект, как элемент, неделим по своему качеству, но бесконечно богат по содержанию своего существования в этом качестве. В этом и состоит РАЗЛИЧИЕ понятия ЧИСТОГО субъекта, как элемента, от современного понятия элемента в науке. Субъекту, как элементу, свойственна не только АКТИВНОСТЬ, обусловленная его экстенсивностью в объекте, но и универсальность- ВОЗМОЖНОСТЬ РАЗЛИЧНОГО бытия в непрерывности объекта. Таким образом, мне в итоге, удалось показать, связать воедино все определения субъекта, бытовавшиеся и существующие ныне через понимание субъекта, как непрерывного, экстенсивного бытия, избавившись от их недостатков и сохранив их достоинства.
Ранее я определился, что субъект есть дискретное, а объект- непрерывное бытие. Это определение субъект- объекта было необходимым для характеристики их полной относительности существования (какую бы границу мы не положили субъекту- она бы ни была ФИКСИРОВАННОЙ границей, ее можно было бы произвольно менять и, таким образом, переходить в непрерывность, утверждать безграничность субъекта в пределах его качества), но недостаточным для определения их самих относительно друг друга. Но дискретность и непрерывность, сами по себе, как понятия, выражающие относительность, могут быть разделены лишь в отношении друг к другу. Так, дискретность сама по себе внутри себя: суть непрерывность, а непрерывность же, в свою очередь, сама по себе, еще не говорит о том, что она может где-то порваться, т.е., оказаться дискретностью. Другими словами, дискретность есть дискретностью, когда она прерывает непрерывность, и потому- немыслима без непрерывности, без ОТНОШЕНИЯ с чем-то прерываемым ВНЕ себя. Непрерывность же суть непрерывностью только тогда, когда существует процесс прерывания, в котором она могла бы выразить себя, как именно непрерывающееся, т.е. непрерывность суть непрерывностью именно в ОТНОШЕНИИ к прерывающему ее. Определяя же субъект как дискретное, а объект, как непрерывное бытие, я не только подчеркиваю тотальность относительности их существования и, тем самым, ОТЛИЧАЮ их от остального, ОГРАНИЧИВАЮ возможность их определения иным образом, но и разделяю их друг от друга, как противоположности. Однако, это определение, как раз, вследствие абсолютизации относительности существования субъект-объекта, не может быть собственным определением, соответственно, субъекта и объекта. Иными словами, если нам СКАЖУТ, что из двух бытийствующих, одно- дискретно, другое- непрерывно, то только тогда мы сможем утверждать, что первое- субъект, второе- объект, но как нам самим определиться в этом? Определиться в этом можно только по отношению субъект-объекта друг к другу. И это отношения должно быть – абсолютным. Возьмем для начала интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою. Вполне очевидно, что для НЕПРЕРЫВНОСТИ, т.е. для объекта, подобное отношение тождественно само себе. Т.е., в своей непрерывности ИНОЕ равно самому себе, более того, внешняя причинность есть, одновременно, и внутренняя причинность, а значит- эти две причинности для непрерывности суть ОДНО, а потому непрерывность суть ЧИСТАЯ интенсивность, равнодушная к чему-либо в своей непрерывности (Ср: «...все объективное является чем-то ПОКОЯЩИМСЯ, ФИКСИРОВАННЫМ, неспособным само к каким-то действиям, является лишь объектом действования» (Шеллинг. 1987. Т.1., С. 267). Можно сказать и по-другому. Поскольку в самом непрерывном есть лишь собственная причинность, которая при бесконечном дифференцировании, выступает в себе исчезающему, как бесконечное ДРУГОЕ, интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою (исчезающую) БЕСКОНЕЧНА, и потому АБСОЛЮТНЫЙ ОБЪЕКТ суть бесконечная интенсивность, в то время, как обратное отношение превращения собственной (исчезающий) причинности в причинность другого стремится к НУЛЮ, и потому абсолютный (непрерываемый нигде в своем дифференцировании) объект абсолютно НЕ ЭКСТЕНСИВЕН.
С другой стороны, абсолютный субъект (как ПРЕДЕЛ дифференцирования, как ЭЛЕМЕНТ) в своем отношении к объекту, бесконечно ЭКСТЕНСИВЕН, ибо в нем отношение превращения внутренней причинности во внешнюю БЕСКОНЕЧНО ВЕЛИКО. Вполне понятно, внутренняя причинность, дающая предел деления непрерывности, и, тем самым, полагая себя своей причинностью в качестве цельности, заведомо больше ЛЮБОГО бесконечно МАЛОГО, находящегося в процессе дифференциации, разложения. Таким образом, возникнув, как определенное окрестностями непрерывного, дискретное ОДНОЗНАЧНО в своей абсолютности начинает, в свою очередь, определять окрестности непрерывного, ПЕРЕНОСЯ свою определенность на эти окрестности, т.е. превращая СВОЮ определенность в чужую.
С другой стороны, абсолютный субъект, как интенсивность, как отношение превращения чужой причинности в свою, опять же, из бесконечного разложения этой причинности в непрерывность, стремиться к нулю, а значит, показывает отсутствие интенсивности в абсолютном субъекте. Что означает термин: абсолютный объект? Реально, для мышления, это означает исчезающую в нем причинность множества субъектов. Ближайшим приближением к этому абсолютному объекту служит модель коллективного, зарождающегося, первобытного мышления, когда сама мысль не может быть закончена ОДНИМ субъектом. Мыслит весь коллектив, но никто в отдельности. Более отдаленной от идеала, моделью абсолютного объекта мышления, могут служить традиционные общества Древнего Востока, особенно те из них, которые НИВЕЛИРОВАЛИ личность, утверждали ничтожность субъекта мышления (напр., Древний Египет), где само мышление, вследствие традиционализма суть более, как общественное, чем индивидуальное. Наиболее приближенной моделью абсолютного субъекта, служит человек, выводящий свое бытие из самого себя. Например, Фихте, или представители такого философского течения, как солипсизм.
Вернемся к нашему простейшему примеру о споре двух людей. Где в этой системе субъект, а где- объект? Прежде всего, обратим внимание на то, что спор возникает, когда каждый имеет свою, отличную от другой, точку зрения, а, соответственно, свою причинность, приводящую их к той, или иной точке зрения. Таким образом, в споре каждый из спорящих выступает для другого спорящего объектом мышления (имеющим свою непрерывность в последовательности, в вытекании одного из другого (в логике), в сплошном характере (мировоззрении) мышления. С другой стороны, из факта спора, вполне логично предположить, что непрерывность мышления двух спорщиков существенно не совпадают, а это уже при учете однокачественности непрерывности мышления этих двух людей, свидетельство тому, что их непрерывности ограничены. Спор же сам по себе- есть попытка каждого из спорящих убедить своего оппонента в правильности именно своей точки зрения, вытекающей из своей причинности, что свидетельствует об опыте, о ряде успешных попыток заставить другого человека смотреть на мир своими «умоглазами», заставить другого человека методом убеждения изменить свою причинность, согласно причинности убеждающего. Т.е. это свидетельствует о ПОДВИЖНОСТИ границ непрерывности каждого из спорящих, т.е.- об их дискретности мышления. Но, границы (дискретность) могут быть подвижными только в общей непрерывности, существующей как ВНЕ этих границ, так и ограниченной ими. Действительно, возможность возникновения спора заключена, как в различиях непрерывностей двух дискретных мышлений, так и в их общности (непрерывности). Спор- это приведение в защиту своего мнения таких аргументов, таких фактов и форм мышления, которые принимались бы ОБЕИМИ сторонами за истинные, формирующее их причинности как единое (непрерывное), т.е. за нечто РАВНОДУШНОЕ к их дискретным причинностям. Причем, побеждает в споре, обычно тот, кто приведет более весомых аргументов, чем другой.
Эта непрерывная тождественность понимания одного и того же, объединяющая спорящих между собой и придает мнениям спорящих своеобразную глубину- интенсивность, ибо каждое мнение звучит тем весомее, тем внушительнее, чем более аргументов, признаваемых обеими сторонами спора за объективное, приводятся в защиту своего мнения. Простая экстенсивность «я так считаю...»), под «набегом» взаимопризнанных очевидностей превращается посредством: «...ПОТОМУ, ЧТО...»... в интенсивное:«Так есть», в случае прихождения к согласию.
«...в анализе условий, в выборе цели, в выработке плана действий и выборе средств субъект, хотя и опирается на социально признанные нормы и стандарты (непрерывный объект мышления- прим.- мое), но руководствуется все-таки своим собственным пониманием ситуации, своими вкусами и предпочтениями (дискретность мышления субъекта- прим.- мое)»- пишет А.Л. Никифоров (Никифоров. 1990. С.193). Именно потому, что человек ОПИРАЕТСЯ ИСХОДИТ из общепринятых норм и стандартов, принимаемых им за нечто объективное, объясняется факт частой независимости одних и тех же открытий в одно и то же время РАЗНЫМИ людьми, ибо объективное ОДИНАКОВО интенсифицирует мысль любого человека, независимо, опять же, от его вкусов и предпочтений, хотя каждое такое открытие носит отпечаток индивидуальности открывателя, его исторической и социальной обусловленности.
Таким образом, переводя схему спора исключительно, на язык определений субъект-объекта, можно сказать: в споре наличествуют ДВА СУБЪЕКТА, как дискретности, прерывающие ОДНУ непрерывность в разных местах, объект -как находящееся мышление в них обоих (или между ними), непрерывное для них ОБОИХ, которое определяет ИНТЕНСИВНОСТЬ мышления каждого, но не есть ПРИНАДЛЕЖАЩИМ никому из них в отдельности. Интенсивность объекта, ОПРЕДЕЛЯЮЩАЯ, но не входящая в субъект, выражается субъектом, как экстенсивность по отношению к другому субъекту и самому объекту.
Субъективным же в споре признается то мнение, интенсивность которого (т.е. то, что называется мной ОБЪЕКТИВНЫМИ аргументами) окажется (явится в споре) меньше, что, впрочем, не так очевидно для экстенсивности субъективного. Ведь, по сути, если побеждает более объективное мнение, значит, и его экстенсивность должна быть намного больше субъективного. А, следовательно, экстенсивность и интенсивность, как обуславливающие друг друга в ПРЯМОЙ зависимости (чем больше интенсивность чего-либо, тем больше и его экстенсивность), не могут, вроде бы, служить понятиями, отличающими субъект и объект.
Но, дело-то, как раз, в том, что зависимость интенсивности и противоположной ей величины- экстенсивности в бытии (т.е. в постоянных переходах одного в другое) НЕЛИНЕЙНА, как нелинейны все процессы, описываемые в синергетике, которые мы приводим в качестве иллюстрации этого бытия. Действительно, с чего начинается теория субъекта? С одной, максимум, нескольких идей, являющихся сугубо субъективными (т.е. рожденными субъектом, его причинностью). Их нет в объекте мышления (или они были отвергнуты, забыты, не оценены по достоинству). Они, по сути, являются ФОРМОЙ того содержания непрерывности, которое формирует субъективную причинность. Их экстенсивность заключается в их ПРОСТОТЕ, аксиоматичности, исходящей от сформированной объектом собственной причинности, и в то же время, они не есть нечто чисто внешнее объекту, ибо рождены им и суть отношение самое себя с объектом, суть СТРЕМЛЕНИЕ субъекта ВЫРАЗИТЬ себя через объект, т.е. объективизировать свое существование. Имея эти несколько идей, человек стремится ДОКАЗАТЬ их истинность и РАЗВИТЬ их в одну систему. Но, как известно, доказательство тесно связано с развитием, ибо, существуя, как экстенсивность, любая идея, с одной стороны, выражение дискретности, т.е. целостности, неразложимости, с другой стороны, со стороны непрерывности- отсутствия установленных извне жестких границ, идея суть продуцирование самой себя вовне. Семенов Е.В. пишет: «Так, изложенная на многих сотнях страниц социологическая концепция Герберта Спенсера может быть выражена как одна идея: общество- это организм. Все прочее в учении Г. Спенсера есть развитие этой общей идеи. Социологическая концепция
Эмиля Дюркгейма вырастает из одной идеи: общество- это солидарная общность людей. И, опять же все прочие идеи (о роли разделения труда в общественном развитии, о феномене аномального поведения и т.д.) рассматривались им через призму и в связи с солидарностью... Толкотт Парсонс все свое социологическое учение основывает на понимании общества как нормативной системы. Мишель Фуко... рассматривает общество как систему власти.
Карл Маркс с этой точки зрения, несомненно, тоже мыслитель крупный и самобытный. Его социологическое учение...представляет собой развертывание одной идеи: общество – это производство» (Семенов. 1990. С.11,12). Развертывание одной идеи (-т.е. развитие этой идеи) суть ничто иное, как проявление экстенсивности этой идеи. В свою очередь, со времен Гегеля, развитие идеи есть ничто иное, как ее САМООБОСНОВАНИЕ, РОСТ интенсивности. Если первичное обоснование этой идеи производиться с точки зрения включенности этой идеи в целостность дискретности субъекта, будем говорить- методами формальной логики, когда эта идея рассматривается в смысле действительности существования ее, как ТОЧКИ в непрерывности объекта мышления, точки, выделяемой из этой непрерывности причинностью субъекта, точки, как чистой интенсивности, то обоснование этой идеи ее собственным развитием, суть рост интенсивности этой идеи, обусловленной начальной чистой экстенсивностью субъекта. Рост же интенсивности (как концентрированности объективных фактов, объясняемых этой идеей) суть превращение субъекта в объект мышления. Притом, такое превращение надо понимать в двояком плане:
1. Субъект сам превращается в объект ДЛЯ СЕБЯ, субъект, как бы уходит, замыкается в себе. Его целью становится не развитие идеи, а самообоснование этой идеи, исходя из ее развития. Т.е., его экстенсивность становится все больше не отношением превращения собственной причинности во внешнюю, а отношением собственной причинности с самой собой (и это- естественно, ибо, увеличивая ограниченную своей дискретностью непрерывность субъект, тем самым, ИЗМЕНЯЕТ свою причинность (знания порождают сознание) и становится НЕ РАВНЫМ самому себе, т.е. становится объектом для самого себя). Поэтому, неизбежно его собственная экстенсивность, направленная на объект ВНЕ себя, ПАДАЕТ.
2. Субъект становится объектом (а не субъектом) для других субъектов. Т.е. экстенсивность субъекта одинакова, как для ЗНАНИЯ, так и для СОЗНАНИЯ, т.е., для других дискретностей. В своей экспансии, как ПРОЯВЛЕНИЯ экстенсивности, мышление субъекта становится ВНЕШНЕЙ причинностью для мышления других субъектов, начинает, как непрерывность ДРОБИТЬСЯ во множестве ПОНИМАНИЙ (комментаторов и эпигонов). Так, возвращаясь к истории ньютонова закона тяготения, можно заметить:
А) субъективность его появления, которая, как отмечалось ранее, не только появилась из дискретности мышления по вопросу тяготения, но и была ограниченной этой дискретностью, например, пониманием тяготения именно, как силы в абсолютном пространстве (а не, как само искривленное пространство), а самой силы, как ДАЛЬНОДЕЙСТВУЮЩИЙ, а не близкодействующей, линейно распространяющейся (для слабого тяготения) в пространстве. И, если первое можно объяснить существованием самого объекта мышления, ограниченным временными рамками, то второе есть явный ПРОИЗВОЛ СУБЪЕКТА МЫШЛЕНИЯ, необоснованная ничем, кроме собственной причинности субъекта, ФОРМА ограниченности объекта, позволившая Ньютону не рассматривать механизм воздействия тяготения. Стоит по этому поводу еще раз отметить- в научной среде бытует мнение, что личность открывателя не налагает отпечатка на само открытие, ибо оно, по своей сути, ОБЪЕКТИВНО существует в природе, и поэтому, существование открытого феномена не зависит от личности самого открывателя, хотя еще Анаксагор говорил своим друзьям, что вещи будут для них такими, за каких они их примут, а Протагор писал: «Человек есть мера всем вещам- существованию существующих и несуществованию и несуществующих». Гюнтер Стент, уже в наше время, подчеркивал: «Я начал расспрашивать своих знакомых ученых, считают ли они, что существует важная качественная разница между достижениями искусства и науки и что первые уникальны, а вторые- вполне повторимы. К моему еще большему удивлению, я убедился, что большинство из них согласны с Чаргаффом. Да, говорили они, все это так: мы не имели бы «Тимона Афинского» или «Авиньонских девиц», если бы не существовало Шекспира и Пикассо, а если бы не существовало Уотсона и Крика, мы бы все равно узнали структуру ДНК... Можно допустить, что кто-нибудь еще, кроме Уотсона и Крика мог бы со времен предложить удовлетворительную структуру ДНК. Но, тогда уж и образ Тимона, и история его заключений могли быть написаны без Шекспира, но и на самом деле были написаны без него. Шекспир просто переработал историю Тимона, которую прочитал в составленном В. Пэнтером сборнике классических историй «Дворец наслаждений». Сам Пэнтер, в свою очередь, использовал в качестве источников Плутарха и Лукиана.
Но ведь нас интересует не сама история Тимона: гораздо важнее то глубокое проникновение в человеческие чувства, которые мы находим в пьесе Шекспира. Шекспир показывает, как человека преображают несчастья, как он переходит от беспечного существования к страстной ненависти к людям. Но, можно ли с уверенностью сказать, что эта ГОЛАЯ ИДЕЯ делает «Тимона» уникальным? Нет... Будучи знаком с теми, кто пытался раскрыть структуру ДНК, я утверждаю, что если бы не существовало Уотсона и Крика, то прозрения, которые они подарили науке внезапно, появилось бы постепенно»...- возможно, частями, авторами которых были «доктора Е,Ж,З и К»,- которые – путали бы все дело, публикуя неправильные структуры и ошибочные предположения» (Стент. 1988. С. 172- 174).
Открытия средневековыми алхимиками серной, соляной кислот, аммиака, щелочей, винного спирта, эфира и пр., безусловно является открытием фактов, которые все до единого несли на себе печать времени, интерпретировались, как трансмутация вещества, да и не были веществами, самими по себе, а были единством материи и идеи, «животные духи» Р. Декарта более столетия после его смерти употреблялись учеными в качестве объяснения безусловно- рефлекторных реакций животного организма; и пока нет никаких оснований утверждать, что с течением времени открытие совсем обезличивается. Скорее оно, трансформируясь, продолжает пребывать в другой личности, обозначаясь понятием ПРЕЕМСТВЕННОСТИ. Возвращаясь к закону тяготения И. Ньютона, к субъективности его появления, подчеркну, что его экстенсивность, буквально, была в течение 20 лет направлена на самое себя (накопление интенсивности), да и опубликован он был скромно. Тем не менее, благодаря своей высокой интенсивности, закон тяготения И.Ньютона, довольно быстро одержал победу над картезианским пониманием тяготения.
Б) по мере своей экспансии в умы современников, а тем паче, в МОЛОДЫЕ умы, т.е. в умы, находящиеся в стадии формирования, закон тяготения И. Ньютона, все более становился ОБЪЕКТОМ мышления. Но уже первые ПОСЛЕДОВАТЕЛИ Ньютона, которым, к тому же, приходилось вести борьбу с картезианскими идеями, объяснявшими движения планет декартовской теорией вихрей (явно субъективной с их точки зрения, хотя за декартовскими идеями были определенные преимущества, главное из которых- наглядное представление тяготения принципами механики (теория близкодействия), а главный недостаток- невозможность математического описания тяготения), пытались внести в Ньютоновский закон всемирного тяготения свои определенные, субъективные поправки (например, закон Клеро (1747 г)- F=GMm (1/R² + f (R), где в качестве f (R) обычно принималось a/R²+² ), a- малая постоянная- и дискуссия того же Клеро с Бюффоном, который не допускал и мысли о неправильности закона Ньютона и поэтому В ОСНОВНОМ интерпретировал этот второй член, как вклад посторонних возмущений (магнитных эффектов), в то время, как сам Клеро связывал наличие второго члена уравнения с электрическими явлениями. Постоянная потребность увеличить точность закона Ньютона, большую адекватность его явлениям движения планет, привели к рождению гипотезы Холла (в которой расстояние входит в уравнения тяготения в дробной степени, типа: 2+0,000000Х), к применению Цельнером и Тиссераном в астрономии закона Вебера, которые, по сути, тем самым положили начало целому ряду законов тяготения, зависящего от скорости (так называемых кинетических теорий тяготения) и т.д. Если же вспомнить математическое развитие идеи тяготения Ньютона, принятие во внимание приливных сил и т.д., можно, наверно утверждать, что точно также, как представлял И.Ньютон силу тяготения- не представлял никто. Было какое-то относительно плавное распределение идей вокруг закона Ньютона, была экстенсивность ДРУГИХ субъектов, сформулированных воздействием ньютонова объекта мышления о тяготении (но не сама экстенсивность И.Ньютона, который предоставил полную свободу дискутировать с оппонентами своим ученикам), причем, так сказать, минимальным, дискретным носителям любой такой идеи в научном сообществе, мыслящем о гравитации, была личность. Хотя само сообщество дробилось в своей оппозиции закону Ньютона на группы и группировки (как, например, те же сторонники кинетических теорий тяготения, сходясь между собой лишь во мнении о необходимости корректировки закона тяготения с учетом движения тяготеющих масс, и, тем самым, составляя объект мышления, делились внутри себя на сторонников пульсационной теории, теории источников (стоков эфира), теории Лесажа. Сторонники первой из указанных теорий, в свою очередь, разрабатывали и поддерживали различные направления внутри данного круга идей (можно назвать закон Хикса (1880 г.), закон Лийи (1889 г.), теорию Корна (1898 г.) и др.- но, в конце концов, каждый из перечисленных ученых- был индивидуумом, имеющим, с одной стороны, собственное мнение о законе тяготения И. Ньютона, с другой стороны, принимающий за ОСНОВЫ своих размышлений объективность самой идеи тяготения, прямо пропорционально зависящего от произведения притягивающихся друг к другу масс, и обратно пропорционального расстоянию в степени близкой 2-м, или зависящего в дополнении к основной зависимости Ньютона от вклада иных сил, движения и т.д.
Большую роль в подобном разложении субъективности И. Ньютона, представшей перед членами научного сообщества, как объект, сыграли не только трудности и неточности, наблюдавшиеся при решении тех или иных проблем небесной механики, но и попытки преодоления субъективности, дискретности закона И. Ньютона в непрерывности научного мышления о тяготении, путем отказа от ньютонова принципа дальнодействия сил тяготения, т.е. в виде своеобразного возвращения к картезианскому вопросу о механизме сил тяготения, но ни путем отказа от закона Ньютона, а ИСХОДЯ из закона Ньютона (напр., та же теория пульсаций, или теория стоков эфира). Тем не менее, именно ньютонова идея объединяла этих ученых в одно научное сообщество, делала из них размышления одного ОБЪЕКТИВНЫМИ для другого, хотя их ВЫВОДЫ из конкретно-исторической, принимаемой за объективную истину, оставались вплоть до появления ОТО А. Эйнштейна, проявлением субъективности одних членов этого сообщества по отношению к другим;
В) с появлением специальной теории относительности появилась ВОЗМОЖНОСТЬ определить долю субъективности и объективности в САМОМ законе тяготения И. Ньютона, ибо специальная теория относительности налагала определенные ОГРАНИЧЕНИЯ на гравитационное воздействие, и тем самым, ньютонова теория тяготения, вновь предстала перед научным сообществом не в качестве объекта, а в качестве исторического субъекта мышления о гравитации.
В связи со сказанным, возникает вопрос; если я не отрицаю в субъекте наличия как интенсивности, так и интенсивности, то можно ли говорить о том, что эти два типа отношений служат абсолютным определением различий субъекта и объекта?
Во-первых, не нужно забывать диалектику существования самих противоположностей, их «перехода» друг в друга.
Во-вторых, не нужно забывать, что субъект- объект, как БЫТИЕ суть абсолютно относительно существующие.
В-третьих, несмотря на первые два замечания, я, все-таки, сумел выделить именно те черты, те отношения субъекта и объекта, которые, несмотря на относительность их существования присущи одно (экстенсивность) именно субъекту, другое (интенсивность) именно объекту в их АБСОЛЮТНОЙ неразличенности друг относительно друга. Но, исходя из бытия, как постоянного «перехода» одного в другое, я могу в стремлении субъекта к объекту, и в произвольном разложении (дифференцировании) объекта на субъекты, игнорировать процесс интенсификации субъекта и экстенсификации объекта, «переходящих» друг в друга. «Чистого» субъекта и «чистого» объекта в природе не существует, есть лишь их приближенность к таковым (в идеализации) в момент ВОЗНИКНОВЕНИЯ того или иного бытия, есть лишь бесконечный «переход» одного в другое, т.е. интенсификация субъекта и экстенсификация объекта в их совместном бытии. Абсолютный субъект, как абсолютная экстенсивность, уже исходя из моей дефиниции- абсурдное понятие, ибо он суть бытие, как отношение превращения собственной причинности в чужую, как свою (обобществленную своим объектом), а значит, представить субъект без такого превращения, т.е. без наличия превращенного- просто невозможно. То же относится и к объекту. Тем не менее, мы не можем игнорировать само стремление субъекта к объективизации, т.е. к объекту. А подобное стремление всегда суть направленность от более субъективного, экстенсивного, к менее, к менее субъективному- более интенсивному. Значит, по логике, мы всегда имеем право искать тот предел отношения превращения собственной причинности в чужую, т.е. предел субъективации бытия, который только возможен. Этот предел можно назвать не абсолютным, а ЧИСТЫМ субъектом, вне которого субъективности уже НЕТ.
С другой стороны, подобный предел ЛЕГКО обозначить, как минимальную дискретность и максимальную экстенсивность, обуславливающую наибольшую активность, наибольшую экспансию, ЭЛЕМЕНТАРНЫМ субъектом того или иного бытия, продуцирующим само бытие, как непрерывное, интенсивное, соединяющее в себе существование ВСЕХ субъектов, т.е. ОБЪЕКТ, как СИСТЕМУ, каждый элемент которой выполняет для поддержания непрерывности ее существования определенную ФУНКЦИЮ, обусловленную определенностью самой системы. Стремление такой системы-объекта к бесконечному (в идеале непрерывности) ДИФФЕРЕНЦИРОВАНИЮ в себе, порождает желание достигнуть в умозрении наивысшего момента ее целостности, т.е. составить понятия о ЧИСТОМ объекте. И то и другое желание, по сути, есть желание положить ГРАНИЦЫ субъекту, как элементу, и объекту, как системе, что, в силу специфики этих образований бытия- невозможно. Невозможно не только из-за их специфики, как дискретного и непрерывного, но из-за их РАВНОЗНАЧНОСТИ. Так, говоря о понятии элемента в современном естествознании, я особо упомянул о парадоксе такого понимания. Т.е., понимая элемент, как ПРЕДЕЛ деления системы, мы, тем самым исключаем собственное строение элемента из характеристики системы, лишая себя возможности объяснения его относительной самостоятельности, объяснения его функциональной активности. В бытие же, отрицать собственное строение, организацию, содержание и т.д. ФАКТИЧЕСКИ невозможно, ибо это означало бы, одновременно, отрицание существования самого объекта (системы), его строения, организации и т.д. Тем не менее, отрицая интерпретацию субъекта, как элемента, я, однако не отрицал возможности интерпретации элемента как субъекта, ибо, очевидно, что человек, являясь-таки элементом социума, есть, одновременно, и субъект, причем, рассматриваемый в неразличимой от объекта (социума, общества) сущности. Элементарность субъекта не может быть заключена в делении сознания, ибо оно, как объективное, делимо до бесконечности. Но, в то же время, элемент, как субъект, представляет собой исключительный интерес при анализе понятия «субъект» из-за своей дальнейшей неделимости по качеству, определяющему мыслительное бытие. Таким образом, элементарность человека, как обладающему сознанием, суть не просто неделимость его сознания ВООБЩЕ, а неделимость сознания ОСОБЫМ ОБРАЗОМ, как нечто ПРОИЗВОДЯЩЕЕ само сознание. Действительно, элементом социума может быть (по определению элемента) нечто неделимое, неделимое (по определению субъекта) по качеству своего существования (как мыслящего). Но, в природе вообще нет ничего неделимого. Все неизбежно делится. Следовательно, естественно предположить, что предел деления нечто по тому или иному качеству- не есть пределом деления этого «нечто» вообще. Просто, при достижении деления «нечто» по качеству, очередное деление этого «нечто» приводит к исчезновению его качества. И, таким образом, то, что мы называем элементом, необходимо должно иметь это качество, только как ЦЕЛОСТНОСТЬ, только ВНЕ себя, во внешнем своем существовании, но не в самом себе. То есть элементарность человека-субъекта заключается не в его неделимости, как неделимости сознания, а в его неделимости, самосознания, как производящего себя (т.е. – МОЕ сознание). Неделимость самосознания означает ничто иное, как отсутствие отношения в самом себе (т.е. в самосознании), его сплошной характер, т.е. отсутствие чьего-то иного сознания, кроме «моего», ЕДИНИЧНОСТЬ, производящая саму себя. Самопроизводство же существования самого себя, в самом себе НЕ ЕСТЬ ни производящее, ни производимое, а суть лишь акт самополагания себя ВОВНЕ В КАЧЕСТВЕ, одновременно, и производящего и производимого. Т.е., если вовне самопроизводство самого себя суть БЫТИЕ (мыслительное), то, для самого себя- это единственный способ САМОСОХРАНЕНИЯ себя, таким образом, что субъект, как элемент в СВОЕЙ ЦЕЛОСТНОСТИ, в своей реальности суть ПРОЦЕСС самосохранения себя таковым, как есть, НЕ ИМЕЮЩИЙ внутри себя КАЧЕСТВА, целостности, вовне же себя субъект, как положенный в самосохранении, суть качественный. То же понимание возникновения элементарного качества свойственно, в настоящее время некоторым представителям МЛФ и в отношении неразумной природы. Так, Сивоконь П.Е. пишет: «Принцип обратной связи характеризует воздействие результата того или иного действия на породившие его причины, благодаря чему реакция системы на воздействие извне приводит не к изменению системы, а к ее СОХРАНЕНИЮ в изменяющихся условиях». (Сивоконь. 1984. С. 161). Практически, не прерываясь с первой дискретной мыслью, звучит другая: «Однако внутренняя причинность как самопроизвольное изменение объекта (элемента) не тождественна внутреннему взаимодействию в объекте. Дело заключается в следующем. Поведение объекта зависит не только от внешней причинности и внутреннего взаимодействия, но и от воздействия объекта на самого себя, что и можно назвать собственной внутренней причинностью» (Бранский, Ильин, Шарыпин. 1981. С. 222). Таким образом, принято под обратной связью понимать воздействие объекта на себя (как рефлексия своей цельности), ведущее его к самосохранению таковым в изменяющихся условиях. Особенности же подобного взаимодействия, как собственной причинности существования этого объекта («то, что он есть»).
Развитие такой науки, как синергетика, позволяет по-новому взглянуть на единство механизма многих протекающих процессов самоорганизации, как самообоснования, самосохранения, в живой и в неживой природе. Замыкание на себя специфических взаимодействий (например, в химии- автокатализ) и исследование оных, позволяют в настоящее время, не только говорить о такой немаловажной черте субъекта, как СОХРАНЕНИЕ собственной индивидуальности подобных замкнутых на себя систем, не только о том, что сама ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ возникает БЛАГОДАРЯ замыканию некоей деятельности на самое себя, но и о том, что подобные вещи существуют благодаря этому замыканию, в своей УНИВЕРСАЛЬНОСТИ. Субъект, благодаря такому замыканию внешней деятельности, не только приобретает само качество, т.е. акт самополагания есть для, например, человека, не только ОБНАРУЖЕНИЕ своего сознания, но и управление сознанием, определение сознания, исследование сознания,- в результате чего человек обнаруживает в себе не только сознание, но и богатый духовный МИР, не уступающий по своей многогранности и сложности миру материальному (как человек этот мир представляет). Мало того, человек ВОСПРОИЗВОДИТ из своего «Я» этот мир, конструирует его, как, например, поступил Фихте. Т.е., другими словами, субъект, как элемент, неделим по своему качеству, но бесконечно богат по содержанию своего существования в этом качестве. В этом и состоит РАЗЛИЧИЕ понятия ЧИСТОГО субъекта, как элемента, от современного понятия элемента в науке. Субъекту, как элементу, свойственна не только АКТИВНОСТЬ, обусловленная его экстенсивностью в объекте, но и универсальность- ВОЗМОЖНОСТЬ РАЗЛИЧНОГО бытия в непрерывности объекта. Таким образом, мне в итоге, удалось показать, связать воедино все определения субъекта, бытовавшиеся и существующие ныне через понимание субъекта, как непрерывного, экстенсивного бытия, избавившись от их недостатков и сохранив их достоинства.