По поводу влияния эмоций (чувств) на мышление есть масса литературы. В своем месте я коснусь этого. Но начну я с роли эмоций (чувств) с их роли в организации памяти. Их роль в психике вообще заключается в подготовке тотальной настроенности всего организма к определенным действиям «Когда человек эмоционально возбуждён, его состояние сопровождается определёнными физиологическими реакциями: давление крови, содержание в ней сахара, частота пульса и дыхания, напряжённость мышц. В.Джемс и Г.Н. Ланге предполагали, что именно эти изменения и исчерпывают существо эмоций» ( bibliofond.ru/view.aspx?id=582421). Это понятно, состояние расслабленности организма, свойственное ситуации наслаждения, исключает состояние организма в ситуации вызывающей страх, и соответствующие физиологические реакции. В этом смысле эмоции задают ту или иную программу функционирования для всего организма и ее смену. Но также верно что «эмоции представляют собой аппарат, включающийся при рассогласовании между жизненной потребностью и возможностью её удовлетворения, т.е. при недостатке или существенном избытке актуальных сведений, необходимых для достижения цели». bibliofond.ru/view.aspx?id=582421 . И тогда функция их согласования уже относиться не только к физиологическому согласованию работы организма, но и к согласованию потребности организма с наличием их удовлетворения в окружающей среде. Что уже невозможно без наличия актуальных сведений об этой среде, соответственно эмоции, неизбежно должны тесно взаимодействовать с психикой уже на уровне ощущений. Собственно, эмоции (чувства) и представляют собой по содержанию комплекс различных ощущений, которые и формируют эмоции (чувства). А их, не считая, того, что только в науке в настоящее время насчитывают, так сказать официально, около двух десятков различных анализаторных систем, отражающих воздействия внешней и внутренней среды, гораздо больше. С некоторыми из них знакомы нам, так сказать, с рождения: ощущения аппетита, голода, жажды, тяжести, лёгкости, тошноты, локации (ср.: почувствовал на себе чей-то взгляд), головокружения, потери ориентации и т.д. Сколько же всего таких элементарных ощущений всего – никто не знает. Есть также факт слияния, смешивания этих элементарных ощущений (напр. Ощущение вибрации – среднее между слуховым ощущением и осязанием), есть факт дополнения того или иного ощущения ассоциациями других ощущений, что особенно ярко освещается в поэзии:
«О, если бы вернуть и ЗРЯЧИХ пальцев СТЫД,
И ВЫПУКЛУЮ радость узнаванья». (Мандельштам). Или:
«И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не РАДИ СЛУХА, или неги ради,
Лиясь для МЫШЦ и БЬЮЩИХСЯ ВИСКОВ» (Бальмонт). Или:
«Ты позвонила…
Я никогда не думал, что ГОЛОС
Может быть полон ЗАПАХА лилий,
Что он – ОКРУГЛЫЙ, как этот глобус,
Что мир его – мир таинственных ЛИНИЙ…» (И. Сельвинский).
О чём это я? А о том, что в нас СУЩЕСТВУЕТ целый МИР ощущений, а мы до сих пор почти ничего не знаем не только о законах его существования, и даже перечислить все ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ свои ощущения не можем. Наверняка, некоторые из них мы даже не замечаем… А переход внешних ощущений во внутренние? Например, ощущение от твёрдости камня и ощущение твёрдости своего характера – разные ощущения или одно – производное от другого? Только не говорите, что тоска не жгуча, болезненна:
«Но есть и для меня источник боли страстной,
Есть ненавистная и ЖГУЧАЯ тоска (Бальмонт). Даже сами названия чувств, порой, отражают основное ощущение от них. Напр. Печаль (печёт), терпение (терпкость) и т.д. Заметьте: оказывается, мы ощущаем даже НЕМАТЕРИАЛЬНОЕ – сами чувства или работу нашего разума… Сколько же чувств ощущения могут породить, варьируя их своим содержанием, своей интенсивностью, своей нюансированностью, своими связями в этих комплексах?!!
Однако- чувства- не есть комплексы ощущений. Это лишь их содержание, как их физиологические реакции: всего лишь их явление. Что же есть чувства сами по себе? Различие чувств и ощущений, хорошо иллюстрируется следующим примером: «Очень своеобразно это проявляется, например, в поведении людей, страдающих непереносимой физической болью, после операции рассечения лобных долей (лоботомии). Обычно больные, как говорится, прежде не находившие себе места, после операции в значительной мере избавляются от страданий, хотя, впрочем, и совершенно парадоксальным образом. Вот как рассказывает об этом американский ученый Д. Вулдридж: Один врач, беседуя с больной после операции, задал ей обычный в таких случаях вопрос, чувствует ли она облегчение боли. Он был уверен, что получит утвердительный ответ, так как больная явно выглядела после операции более спокойной и довольной. Поэтому врач был немало удивлен, услышав от больной, что боль не только не исчезла, но даже не уменьшилась. При дальнейших расспросах выяснился важный факт, что операция привела не к ослаблению самой боли, а к такому изменению в психическом состоянии больной, в результате которого боль перестала беспокоить ее, хотя сама по себе не прекратилась. Расспросы других больных показали, что этот результат типичен. Фронтальная лоботомия не устраняет неизлечимую боль, а только изменяет отношение к ней больного.
Описанный факт нельзя интерпретировать иначе, как в том смысле, что в результате лоботомии боль остается как органическое ощущение, но перестает вызывать общую эмоциональную оценку. Подобное рафинирование (от субъективного эмоционального компонента) ощущения боли приводит к тому, что больные перестают обращать на нее внимание» (bibliofond.ru/view.aspx?id=582421). Отсюда возникает идея, что эмоции- это не просто комплекс ощущений, а ПЕРЕЖИВАНИЯ, причем переживания не просто ощущений, а, как баланс между потребностью и возможностью её удовлетворения за счет среды, переживания той или иной конкретной СИТУАЦИИ, в которую попал человек. Здесь надо отметить, что ОБЫЧНО определяют чувство именно через ситуацию, например: чувство смешного: это остраненное восприятие неожиданной нелепости (абсурда). Остраненное потому, что если эта нелепость нарушает осуществление собственных целей, то та же ситуация, может вызвать досаду, гнев и т.д. Хотя, правильнее было сказать: смешное- это переживание ситуации, связанной с отстраненным восприятием неожиданной нелепости.
Возвращаясь к роли чувств в психике вообще нужно, также отметить, что и сами чувства редко появляются в одиночестве, чаще всего они возникают совместно, тем самым в свою очередь нюансируя друг друга, что, в общем-то и создает НАСТРОЕНИЕ человека. Настроению немало уделил внимание Хайдеггер. Попробую его идею
раскрыть его В СВОЁМ понимании. Во-первых, отчего зависит настроение (из чего «состоит»)? Естественно:
А) из «чувственной области»; обычно, как я уже сказал, (по-крайней мере, в онтической области) в настроении, обычно, наличествуют НЕСКОЛЬКО чувств, одно из которых, возможно, выступает «соло», а другие «аранжируют» его (например, любовь и грусть, любовь и радость). Но может быть и расстройство чувств, КАК СОСТОЯНИЕ СМЯТЕНИЯ (и «разброда») чувств – беспокойства и ВОЛНЕНИЯ чувств (кстати, Декарт именно чувство беспокойства, волнения ставил в «изначальность» чувственной «иерархии»). Возьмём, к примеру афоризм Ж.де Лабрюйера: «Как бы сильно не любила молодая женщина, она начинает любить ещё сильнее, когда к её чувству примешивается своекорыстие или честолюбие» - чем не «настрой» чувств?.. Причём, бывает и наоборот: СНАЧАЛА женщину «ведёт» (из старой классики), не обязательно, честолюбие, своекорыстие, а, допустим, страх перед родительским гневом, а далее, как говорилось: «стерпится, слюбится…». И, вполне возможно, честолюбие, своекорыстие не совпадут с любовью – и тогда – «смятение, расстройство чувств». Действительно, при несовпадении возникает:
«Невыразимое СМЯТЕНЬЕ
В её груди; ПЕЧАЛЬ, ИСПУГ,
ВОСТОРГА пыл – ничто в сравненье.
ВСЕ ЧУВСТВА в ней КИПЕЛИ вдруг;
ДУША РВАЛА СВОИ ОКОВЫ…» (Лермонтов «Демон») – такое состояние трудно назвать НАСТРОЕНИЕМ. Очевидна отсюда уместность УТОЧНЕНИЯ начального определения настроения: настроение – это состояние целостности (единства) бытия человека, данное человеческому сознанию в чувственной форме;
Б) настроение (как и сами чувства- «соло») зависит от «окружающей среды», причём, не только социальной, но и природы. Как там, у Тютчева:
«Когда, что звали мы своим,
Навек от нас ушло
И как под камнем гробовым, нам станет тяжело,-
Пойдём и бросим беглый взгляд
Туда, по склону вод,
Куда стремглав струи спешат,
Куда поток несёт.
Одна другой наперерыв
Спешат – бегут струи
На чей-то роковой призыв,
Им слышимый вдали –
За ними тщетно мы следим –
Им не вернуться вспять…
Но чем мы далее глядим, Тем ЛЕГЧЕ НАМ ДЫШАТЬ…
И слёзы брызнули из глаз –
И видим мы сквозь слёз,
Как всё, волнуясь и клубясь,
Быстрее понеслось…
Душа впадает в забытьё,
И чувствует она,
Что вот уносит и её
Всесильная волна».
И, наоборот, природа представляется, БЛАГОДАРЯ настроению, иначе: «стремясь стать» с ним в гармонии: «Я ЖДУ – и трепет объемлет новый,
Всё ЯРЧЕ небо, молчанье ГЛУШЕ». (А. Блок). Или найденное мной у Цюй Юаня (300 – 200 гг. ДО н.э.): «Увы! Печаль ВСЁ ОМРАЧАЕТ в мире…» и т.д. Но, самое для моего анализа примечательное, что настроение, как состояние целостности (единства) бытия человека тесно связано и с:
В) мышлением (описывать его «зависимость-независимость» пока не буду). Собственно, ясно, что ЕСЛИ одна из «трёх основных» зависимо-независимых групп «выпадает» из «гармонии целого», - настрой – никакой.
Чем важно в ОНТОЛОГИЧЕСКОМ смысле настроение ВООБЩЕ? Тем, что оно, как НАСТРОЙ («унисон»), охватывает ВСЁ бытие человека. Значит, по логике (Хайдеггера?), поскольку человек –так или иначе, целостность, то возможно существование одного настроения, которое является ОСНОВОПОЛАГАЮЩИМ его ЦЕЛОСТНОЕ бытие (его субъективность?)… Но тут есть один нюанс. С одной стороны, Хайдеггер НЕ ДЕЛАЕТ различения между ПРИРОДНОЙ составляющей настроения и умственно-чувственной. Словами того же Тютчева:
«Тени сизые сместились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, Движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул.
Мотылька полёт незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!...
ВСЁ ВО МНЕ И Я ВО ВСЁМ!».
Т.е. НЕТ границы между миром и человеком. Но, с другой стороны, ИСТОЧНИКОМ появления настроения является именно человек с его «дуализмом чувств и мышления». ПОЭТОМУ «Растворяя» в тождественности «составляющих настроения» человека, как СУЩЕГО (отделённого от природы), и получая «присутствие» или БЫТИЕ человека в мировом БЫТИИ неразделённым, Хайдеггер ЛОГИЧЕСКИ не может отказаться от ЛОКАЛЬНОСТИ бытия человека- вот-бытия (пусть она – типа локальности элементарных частиц неопределённости Гейзенберга), и, соответственно, не может отказаться РАДИКАЛЬНО от смысловой НАГРУЗКИ СУЩНОСТИ сущего, именуя её САМОСТЬЮ, причём, в ДВУХ «ипостасях»:
- «самостью-сущностью» (самостью, как «умением БЫТЬ» (ва-аще!) человеком);
- и «самостью-явлением» (человеко-самостью, «брошенной в мир»).
По идее, онтологичное настроение, при этом, как ТОТАЛЬНОСТЬ состояния ВСЕГО бытия человека, должно «охватывать» и состояние самости, как «умения быть», т.е. САМО настроение будет онтологическим, а не онтическим, тогда, когда оно будет выражать (являть человеку) ОСНОВАНИЯ его бытия или «предструктуру» бытия. Таковым настроением, по мнению Хайдеггера, ДЛЯ ЛЮБОГО человека является настроение тревоги, ужаса. Собственно, самость, как человеко-самость, как раз, и МОЖЕТ быть экзистирующей потому, что «пытается убежать» от «ужаса смерти», «закрыться» от этого ужаса «озабочением» повседневности. Она, как бы «забыла» о существовании своей самости, как умению быть, и поэтому ВСЕ настроения, «владеющие человеко-самостью» - онтические, т.е. «не полные», а значит, «неистинные», в ТОМ ЧИСЛЕ, и настроение ужаса, тревоги. Как онтологичное, оно ОБНАРУЖИВАЕТСЯ при «обращении» («воспоминании»?) человеко-самости к самости, как умению быть. «Механизм» этого «обращения» - зов совести, бытие к смерти, ужас при наличии решимости «обратиться вспять». Причём, необходимо ещё раз заметить, что самость, как умение быть, по аналогии с сущностью, есть умение ВООБЩЕ быть, в котором положены все возможности человека быть «кем-то» (любой человекосамостью) и сама возможность «оставаться» в возможности. Т.е. самость как умение быть выступает некоей неизменной величиной, «играющей» роль родовой «сущности» в определении человека. Отсюда, кстати, и появляется корреляция пред-структуры понимания, как меры душевного здоровья, с пониманием нормы как «родовой сущности» у того же Братуся.
1) Далее я думаю, что, с точки зрения даже онтического «бытия» (не говоря об онтологии), что суть настроения не в том, чтобы «добиться чего-нибудь», а в том, чтобы БЫТЬ «гармонией частей» человеческого бытия и чувством СВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ об этом сознанию, т.е.:
а) настроение – НЕ ЕСТЬ содержанием ТОЛЬКО сознания («стержень» настроения – чувство – разве является ЧАСТЬЮ соЗНАНИЯ ?).. Настроение только СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ сознанию, что «остальные части» духовной целостности человека, КРОМЕ сознания, находятся ВМЕСТЕ с сознанием «в гармонии». Отсюда, кстати, по Хайдеггеровской (?) концепции:
б) «истинностным» настроением является ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ настроение (тревоги, ужаса), в котором ВЫЯВЛЯЕТСЯ, что онтические настроения – «КАЖУЩИЕСЯ», ибо «исключают» из ЦЕЛОСТНОСТИ бытия человека его «бытие к смерти», а значит и его самость, как умение быть, о которой «озаботившийся» мирским человек склонен забывать («закрываться» заботой от ужаса смерти). Т.е. онтические настроения СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ сознанию человека о его неполной, а значит, ЛОЖНОЙ гармонии целостности ВСЕХ его «частей бытия».
Таким образом, на мой взгляд, ЕСЛИ исходить из Хайдеггеровской (?) концепции, то «неистинные» настроения (т.е. настроения, свидетельствующие сознанию человекосамости о его целостности), исходят из её (человекосамости) КОНКРЕТНОЙ озабоченности «в-мире», и поэтому, собственно, НЕ ЯВЛЯЮТСЯ в полном смысле «истинностными свидетелями». Истинностное и ЕДИНСТВЕННОЕ настроение, которое НЕ ЗАВИСИТ (по крайней мере, в сущностном смысле настроения), от «мировой» компоненты, а зависит именно от ИСТОЧНИКА настроения, для ЛЮБОГО человека ОДНО – ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ чувство тревоги (ужаса), которое свидетельствует («включает в себя компонентой» - самость как умение быть) ДЕЙСТВИТЕЛЬНО о ПОЛНОЙ «гармонии» (или «дисгармонии» - зов совести) бытия человека, а потому ПОЛНОСТЬЮ выполняет «предназначенность» настроения «вообще» -«из определения настроения» как ЦЕЛОСТНОСТИ состояния ОДНОГО.
Т.е., опять-таки, ГЛАВНЫМ в определении настроения ВООБЩЕ остаётся предварительно данное: настроение – это форма отражения состояния целостности (единства) бытия человека, открытое человеческому сознанию в чувственной форме. А далее это ОБЩЕЕ для любого настроения определение как бы «раздваивается» на определение «онтологического» настроения и «онтических» настроений.
2). Что до: классификации типов людей по их настроению. «Хайдеггеровский» ответ, по моему мнению, должен быть: действительно, в бытии-человека-в-мире, людей можно классифицировать, допустим, на 150 типов согласно превалирующему в каждом из них онтическому настроению, но в онтологическом смысле, основополагающим ДЛЯ ВСЕХ людей является одно: «настроение тревоги (ужаса)». Люди, по большей части, не подозревают об этом, потому как «сами невольно отворачиваются» (не видят, скрывают «мирскими заботами») от ВАЖНОЙ части своего бытия. Однако, как писал поэт: «Но иглы ТАЙНЫЕ сурово язвили славное чело». И рано или поздно «язвы (дисгармония) вскроются» в сознании человека «свидетельством онтологической тревоги (ужаса)», чтобы «прояснить ему его истинностный смысл бытия.
3) Что до влиянии внешних факторов, то при почти равных условиях (историч. контекст) в возникновении сходных настроений, я полагаю, что «хайдеггерианец» должен был бы ответить, примерно, так: безусловно, внешние условия, в которых пребывает «озабоченная повседневностью» (в мирности) человеко-самость, и какую, собственно, и привык человек принимать за свою сущность, не может не зависеть от «внешних условий» и сходные ОНТИЧЕСКИЕ настроения, соответственно, формируются ТАКЖЕ под воздействием сходных «внешних условий», но ЕДИНСТВЕННОЕ ИСТИННОЕ онтологическое настроение остаётся НЕИЗМЕННЫМ. Его зависимость от «внешних условий» может сказываться только на ЧАСТОТЕ своего проявления для человеко-самости (пока оно не осознано как онтологическое и «не включено» в «умение быть к смерти»);
Недостатки хайдеггеровской концепции (?) настроения, насколько я понимаю, в моём, возможно, СЕРЬЁЗНОМ искажённом восприятии его идей, я вижу, не хуже многих, и первая из них: человек не должен «ходить по кругу», все время возвращаясь к своем «родовому прошлому», языком синергетики- он может вернуться к состоянию «максимально возможной», в уже измененной им (положим- техногенной, а не первобытной), конкретной среде обитания, что, собственно, вытекает из хайдеггеровского понимания настроения (т.е. его не встретит на выходе из «умения быть» тютчевский: «Мотылька полёт незримый», который «Слышен в воздухе ночном…», а шум несущихся машин с выхлопным газом». Впрочем, я у Хайдеггере вспомнил не для того, чтоб дать полноценную критику. Меня, собственно интересуют «трансформации памяти» при «походе в Ничто». Ведь, в принципе, если память, как основа самоиндификации, при этом сохраняется, то путь «обратно», в «человеко-самость», скорее всего- повторится, исходя из простого принципа: «так-то, я знаю что будет, а так- как бы хуже не было…», правда, сам Хайдеггер предлагает остаться в «этой крайней точке», «умения быть», при которой человеку открываются ВСЕ возможности ВООБЩЕ». Но это- невозможно. Ибо, человек должен принимать решения, и каждое принятое решение будет «уводить» его из «этой точки» «ВСЕвозможностей» все дальше и дальше пусть в новую, но «человеко-самость», потому как решение- это выбор одной возможности, в ущерб другим:
«Передо мной- есть тысячи миров,
Избрать прекрасный- в чем же сложность?
Но у подножий мраморных дворцов,
Везде лачуги- мертвая возможность»
(когда не хватает цитат, я их выдумываю сам, по совету Ежи Леца).
Сартр апеллирует к изничтожению памяти, но по факту: к ее подмене.
Что же предлагаю я, «стоя на плечах» этих гигантов?- Критически придерживаться научных фактов, таких как:
1) в стрессовой ситуации, действительно, рушиться всякая отработанная система действий, если они не помогают ее разрешить. Человека охватывает паника, движения его становятся хаотичными, ментально он готов ухватить за ЛЮБУЮ мысль, которая ему помогла бы выйти живым (с наименьшим ущербом, в том числе и психологическим) из этой ситуации, и если эта мысль, это действие смогли, как он считает, ему помочь, то именно её он положит В ОСНОВУ своего мировоззрения в дальнейшем. То есть, будь он раньше атеист, но посчитай, что именно молитва ему помогла- он станет верующим…И будет во всем видеть не успехи, положим науки, не верность друзей, а «длань господню», ПОЗВОЛИВШУЮ случиться его спасению «здесь и сейчас».
2) а что происходит с памятью прошлого?- Она не исчезает, а перестраивается, согласно с новыми ценностями, задаваемыми «этой спасительной мыслью». А значимость определяется в значительной мере- чувствами. Именно они ранжируют и согласовывают и рассогласовывают мысли (последнее очевидно, опять же, при стрессе, когда мысли «скачут», теряя строгий и привычный строй логики: «Если А, то только из него В и С»).
Отсюда, собственно и моя идея о том, что если в языке, маркерами, по которым мы узнаем то, или иное представление, служат слова, то в самом мышлении, его организации, такими маркерами служат настроения. И чем сильнее чувство, настроение того или иного представления, тем большее количество маркированных аналогичным настроением представлений оно вокруг себя организует. Тому свидетельство: выстраивание чередования мыслей под настроение, когда, обычно говорят: «Брось ты об этом думать. Не растравляй себе душу». Уже само по себе разделение по настроениям двух полушарий мозга, ответственных преимущественно за наглядно-образное, и вербальное мышление говорит в пользу сказанного: тревожное настроение правого полушария, как бы компенсирует эйфория левого. Но, можно возразить, тогда почему притягиваются друг к другу комплементарные языковые представления и представления восприятия долговременной памяти, ведь между ними: разнополюсность настроений?.. Зато у комплементарных представлений существует притяжение по сходству этих представлений, зафиксированное остенсивно. Соответственно, если притяжение больше, чем отталкивание (т.е. если эмоциональная маркировка сильнее), то комплементарные представления не образуются (что выражается, например, когда мы раздраженно говорим: «Я даже думать об «этом» не хочу», или вообще «вылетает» из сознания- «уходит» в подсознание, и расценивается учеными, как эмоциональная защита сознания).
В итоге эмоциональной организации памяти, в «центре» ее самоопределения, как «Я» оказываются представления ситуации имеющие наиболее сильную эмоциональную окраску. Но сильная эмоциональная окраска свойственна представлениям процессуальной памяти. И, таким образом, возникает идея о структурном распределении представлений сознания, от центра «Я» к периферии, согласно доли представленности в сознании комплементарных представлений: в центре «Я» находятся представления долговременной памяти с преобладанием доли ПРОЦЕДУРНОЙ памяти, представлением которой свойственна эмоциональность, как НЕОБХОДИМЫЙ момент ее содержания (для языковых представлений ДЕКЛАРАТИВНОЙ памяти- это В СОЗНАНИИ- НЕОБЯЗАТЕЛЬНО, потому как при образовании представлений сознания эмоциональное отношение не образует однозначного соответствия между эмоциональным СООТВЕТСТВИЕМ к предмету , и к ИСТОЧНИКУ знаний о нем (т.е., к примеру- человеку, сообщившему «это» о предмете). А поскольку Я-процедурной памяти, является рецессивным компонентом сознательных представлений, то неудивительно, что оно не в «фокусе сознания», и едва ли осознается самим сознанием, а потому ВНЕ КРИТИЧНОГО ОТНОШЕНИЯ к действительности.
Отсюда, собственно, на мой взгляд, и вся подоплёка метафизике Хайдеггера. Раз отношения представлений лежащие В ОСНОВЕ понимания «всего остального»- вне фокуса сознания, то надо вернуться к этим основам, Т.Е. найти способ «развернуть» интенцию сознания на самосознание. Естественно, в моей «системе координат», выбранный Хайдеггером способ: предупредить ЯВЛЕНИЕ КОНКРЕТНОГО несоответствия декларативной памяти- памяти процедурной, типа большого расхождения между ними нет- там «подправить» представления декларативной памяти – тут подправить, но возникает ЧУВСТВО что «все не так», ЧУВСТВО что все поправки имеет ОДНУ причину, заключенную в рефлексии понятия на ранг (два, три…) выше, которое своим неправильным языковым представлением, задающим неправильную интенцию (= неправильный посыл, апперцепцию) в формировании понятий, ему «подчиненных», что приводит к неправильному «умозаключению». ПОЭТОМУ, ОБРАЩАЯ ВНИМАНИЕ (которое, как ЧУВСТВО МЫШЛЕНИЯ (напряжение, усилие, интерес, удивление, активность и т.д), на это несоответствие, и именно этим обращением фокуса сознания УСИЛИВАЯ чувство того, что «все не так» и тем самым, умение УПРАВЛЯТЬ интенцией сознания самосознанием, создает возможность ПРЕДВИДЕНИЯ последствия «маленьких катастроф». Т.Е. на мой взгляд, заслуга Хайдеггера прежде всего в том, что не зная действительных механизмов организации сознательных представлений в памяти, он смог смоделировать процесс СОЗНАТЕЛЬНОЙ рефлексии, в своем КРАЙНЕМ (эмоциональном) проявлении. Действительно, сравнивая его модель СОЗНАТЕЛЬНОЙ рефлексии с моей, легко можно увидеть следующие параллели:
1) в основе сознательной рефлексии лежит управляемый вниманием самосознания механизм ЧУВСТВЕННОГО обращения самосознания не во вне, а на самосознание;
2) самосознание, как, прежде всего, связь АКТУАЛЬНОГО ощущения себя, с представление о себе, которое НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ВТОРИЧНЫМ представлением, как представления о предмете у долговременной памяти. (для того, чтобы они стали таковыми, нужно совершить особый акт мышления- АДВЕРСИЮ: через воспоминания о той или иной ситуации ВСПОМНИТЬ о себе в ТОЙ СИТУАЦИИ, в форме ретенции), НЕ НАХОДИТЬСЯ в фокусе самого СОЗНАНИЯ, по причине превалирования в сознании о себе РЕЦЕССИВНОЙ процедурной памяти, которая, как раз, по причине РЕЦЕССИВНОСТИ БОЛЬШЕЙ своей частью находиться в подсознании. Подсознание же есть основа сознания, благодаря которой сознание может БЫТЬ. То есть отсюда хайдеггеровское стремление обратить именно ВНИМАНИЕ на начало сознания, которое, по причине нахождения в подсознании, не являет себя в «тут, и теперь» человека, но его можно ПОЧУВСТВОВАТЬ. Тем не менее, удивительна догадка Хайдеггера, что в основе подсознания –я-самости, как умения быть, лежит именно онтологическое чувство тревоги (эквивалентное интеграции чувств правого полушария), или ужаса перед осознанием собственной конечности, как наиболее сильного чувства, лежащего в основе «пред-понимания» всего, мира.
Но, мое понимание этого процесса рефлексии, шире, хотя бы потому, что дает возможность описать механизм СПОНТАННОЙ (эмоциональной) рефлексии. А это необычайно важно, при рассмотрении вопроса об изменении человека РАЗУМНОГО, который ничего не знал о существовании рефлексии, по крайней мере до Прокла. Ведь сознание в течении тысячелетий существования человека, безусловно, изменялось, хотя бы потому, что изменялась декларативная. и (более медленно)- процедурная память, (как, например, приобретая УМЕНИЕ мыслить логически (это для нас ТЕПЕРЕШНИХ- мыслить логически- само по себе разумеющаяся способность, а в «пещерные» времена- это далеко не так, что явствует например живучести такого принципа: «Если после «этого», значит вследствие «этого»). А каким способом сознание могло изменяться, если не генетическим?- Только путем последовательных рефлексий сознания, как пересмотра и переупорядочивания памяти- основы мышления, А значит, путем обращения внимания сознания на себя. А поскольку такое обращение не было предНАМЕРЕННЫМ, то оно должно быть спонтанным, то есть ЕСТЕСТВЕННЫМ процессом, НЕУПРАВЛЯЕМЫМ сознанием. Механизм же спонтанной (эмоциональной) рефлексии, с точки зрения существования эмоциональных маркеров представлений, организующих представления памяти, должен, прежде всего, заключаться в том аспекте, что явление и существование этих представлений протекает не по законам предмета, которые они отражают, а по законам памяти. Так, вполне естественно для человеческой памяти, что со временем эмоциональные впечатления, связанные с той или иной ситуацией «блекнут», слабеют, поэтому, неудивительно, что основополагающие события, определяющие направления и дальнейшее протекание процессов мышления, меняются. Среднее время этого изменения, поскольку оно связано с преобладанием устойчивых эмоций, я связываю с периодической сменой характера, которая происходит, по некоторым данным через 12 лет.
Что, при этом происходит? И при сознательной (эмоциональной) и при спонтанной (эмоциональной) рефлексии происходит перестройка памяти- меняются значимости представлений, то, что когда-то вызывало ужас, со временем перерастает в иронию, вызывает смех и ностальгию по прошлому, его «заслоняют» новые проблемы, новые переживания, новые ужасы…Причем, сам человек, может и не заметить своего изменения, пока ему не скажут об этом «со стороны»… Как же так? – можно спросить. Ведь рефлексия всегда связывается обычно с особым разовым актом измененения сознания. На это я отвечу:
1) особый акт изменения сознания происходит при сознательной рефлексии.
2) исходя из первого утверждения, посмотрим на «механизм» этой сознательной (в эмоциональной форме) рефлексии в описании того же Хайдеггера:
а) Во-первых, механизм сознательной (эмоциональной) рефлексии «включается» загодя некоего кризиса личности, когда еще «почти все удовлетворяет человека», появляется лишь смутная беспредметная тревога, что «все не совсем так».
б) во-вторых, в описании Хайдеггера: «путь к смерти»- путь открывающихся возможностей, в радикале – до самой крайней. Но ведь, по сути, если рефлексия сознательная- можно всегда сделать остановку и «развернуться назад», удовлетворившись возможностями, открывшимися в этой «точке разворота» в мир «озабочения». Это, собственно, происходит постоянно в сфере «предметной» рефлексии, например, в науке. Ведь что происходит, когда новое явление никак не хочется «вписываться» в прокрустово ложе старых представлений?- После долгих ссылок на «местные» особенности, поправок, и роста списка «исключений из правила», например: в связи с тем, что множество химических реакций не совпадали с его моделями их протекания, большая часть классической книги Вант-Гоффа – «Очерки о химической динамике» оказалась посвящённой разбору мифических «возмущающих действий», которые, якобы, искажали явления, приходит сначала смутное осознание, что что-то не так со старыми представлениями и законами, и внимание исследований смещается на «ментальные» представления, то есть, поворачивается назад, к своим основам, к тому «само по себе разумеющемуся», что принималось за данное- за истину, в этой теории. А что это как не предметная рефлексия? Разве в результате положительного решения мы не чувствуем удовлетворения тем, «что все что не так» в новой теории получает одно объяснение, да еще позволяет предсказывать новые явления? Разве это не сравни ощущению, что «мы вдруг» ПРОЗРЕЛИ, увидели НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ? И вполне естественно, что иногда решение одной задачи иногда разбивается на несколько этапов, ведущих ученых все дальше и глубже, где представления более обобщенные, более основополагающие, и которые менее всего можно поставить под СОМНЕНИЕ, пока на горизонте «развернутого на свои представления» сознания не замаячит представление своего Я- начало философской рефлексии. И при сознательной рефлексии- всегда можно остановиться на каждом этапе самопознания своих теорий, своих методов, самого себя.
А в чем эволюционный смысл этих рефлексий? В том, что мы получаем в результате. А в результате, мы получаем обновленное сознание, с реконструированной памятью. Если рассматривать эффект от этого на биологическом уровне, то он будет в изменении адаптации к изменяемой среде, в течение жизни одного индивидуума. Если рассматривать этот эффект на социальном уровне, то он будет в росте сознания.
Действительно, что происходит при спонтанной эмоциональной рефлексии? В момент сильного стресса все, кроме того, что поможет его пережить- теряет свою значимость, а значит память обесценивается. Пережив же этот стресс, человек неизбежно совершает переоценку «своих кладовых» памяти, с точки зрения «того, что в нем осталось» в момент стресса. Что-то бледнеет в памяти, после этого события настолько, что забывается, что-то придвигается ближе к тому, что осталось актуальным в стрессе. Примечательно то, что, видимо, благодаря механизму рефлексии, происходит забывание детских воспоминаний, особенно после первой рефлексии в 12-16 лет. Эта рефлексия особенно важна в аспекте смены доминантности образного мышления на вербальное и сопровождается повышенной эмоциональной возбудимости подростка. Опять же, естественно, что оставшееся актуальным в момент стресса, остаётся актуальным и после него а значит находиться в самосознании как «ядро» представлений о себе. Поскольку оно наиболее эмоциональное- оно вне фокуса сознания, поэтому, организуя сознание само остается вне фокуса сознания (человек не любит вспоминать крупные неприятности, бежит от воспоминания о них в «мир озабочения», но поскольку он организует долговременную память, руководствуясь этим представлением памяти о себе с помощью эмоциональных маркеров, то и его характер и его действия выстраиваются соответственно этому представлению.
Таким образом ядро самосознания по своему содержанию суть несколько представлений, в основном процедурной памяти. Поэтому мы, как развитие этих представлений действуем со-ЗНАНИЕМ, в основном декларативной памяти. Благодаря высокой эмоциональности этих представлений именно в их подчинении находится воля и внимание. Внимание обращается на то, что наиболее тревожит, на то, о чем «сигналят» чувства. Воля обращается на то, что более всего необходимо вообще и противостоит сиюминутности, если эти кратковременные желания становятся помехой для реализации воли. Мощь интеллекта определяется степенью универсализации «умения мастера», которые содержаться в этих эмоциональных представлениях «ядра» самосознания, и которые в своей универсализации определяют степень обобщения и абстрагирования соответствующих им представлений декларативной памяти, организующей остальные представления сознания на основе эмоциональных индексов.
Если переиначить в конкретные чувства, то в основе сознания лежит ВЕРА.
Действительно, что есть вера? Обратимся сначала к тому, что сомнения не вызывает, как чувство: к чувству уверенности, что имеет одно происхождение, один «корень» с Верой. Какие ощущения от этого чувства у людей? Во-первых, ощущение твёрдости. Действительно, например, М. Монтеню, безусловно, нужна уверенность, «чтобы упорно стоять на своём» (Монтень М. Опыты. Кн. 2. Гл. 17). Уверенный человек НЕПОКОЛЕБИМ. Отсюда, другое ощущение уверенности – ощущение покоя. Часто говорят, что уверенный человек спокоен, ибо знает, что делает и что сделает. Почему? По Ожёгову, например, верность (опять же – один корень с верой): соответствие истине, правильность, точность (это суждение верно= правильно). Следовательно, твёрд, потому как считаю то, что делаю, правильным, истинным, и кстати, ощущения верности по Ожёгову, также: ощущения СТОЙКОСТИ, НАДЁЖНОСТИ, ПРОЧНОСТИ. (напр., верная опора). Далее, пожалуй, следует назвать не ощущение, а пожалуй, целый комплекс чувств- чувства радости (в частности, потому, что: «С души как бремя скатится
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так ЛЕГКО, ЛЕГКО» (Лермонтов М.Ю. «Молитва»)
Кстати, не только радости, но и БЛАЖЕНСТВА:
«Лишь вера в тишине ОТРАДОЮ своей
Живит унывший дух и сердца ожиданье…
К кресту приникнул он бесчувственной главой.
В слезах отчаянья, в слезах ожесточенья
В молчаньи ужаса, в безумстве исступленья…
Напрасный сердца крик! Нет, нет! Не суждено
Ему БЛАЖЕНСТВА знать! Безверие одно…» (Пушкин А.С. «Безверие»). Итак, вера – ощущается, как твёрдость, стойкость, надёжность, покой (души) - уверенность. Вере сопутствуют радость и наслаждение… Ещё один внешний признак веры: «…чтобы поверили, надо как можно темнее, именно так, именно одними намёками. Надо правды только уголок показать, ровно настолько, чтобы их раздразнить. Всегда сами себе налгут больше нашего и уж СЕБЕ-то, конечно, поверят больше, чем нам» (Верховенский – Кириллову из Достоевского Ф.М. «Бесы»). с от Августина в интерпретации Н. Кузанского:
«…с веры начинается всякое понимание… Вера руководит разумом, разум распространяет веру». Действительно, я «НЕ ВИЖУ», не воспринимаю, ибо не НАЧИНАЮ с веры, ибо у меня нет рецептора для такого зрения – т.е. веры…
И наконец, чтобы закончить с того, с чего начали мы нашу дискуссию, приведу слова И. Канта: «Мораль отнюдь не нуждается в религии, но неизбежно ведёт к религии». Вот эта неизбежность меня и мучит, как, собственно, и само безверие…».
Итак, ЧТО есть ВЕРА? Обычно веру в Бога противопоставляют научным ЗНАНИЯМ. Это - такая давняя традиция, виновниками появления которой, кстати, были не естествоиспытатели, вынужденные придумывать теории типа двойственной истины, дабы ЗАЩИТИТЬ себя от нападок церкви (вплоть до сожжения). Историю всё-таки не следует забывать. После такого противопоставления веры в Бога научным ЗНАНИЯМ начинаются бесконечные споры, типа: «и научные знания основываются на вере (в постулаты, аксиомы, как на недоказуемые ЛОГИЧЕСКИ положения)» и вера в Бога основывается НА ЗНАНИЯХ:
1) непосредственных субъективных («экзистенциях», чувстве «присутствия «другого»»);
2) «объективных» - ««Мы имеем множество достоверных свидетельств о мистическом опыте жизни с Богом, и не последнее из них - свидетельство Самого Христа. СОГЛАСОВАННОСТЬ описанного в этих свидетельствах опыта веры с глубинными побуждениями человеческого сердца придает этому кругу аргументов решающее значение. Религиозный опыт - это реальный факт нашей жизни, который невозможно игнорировать» (Кларк Х. Пинок «Разумные основания для веры») – здесь – СОГЛАСОВАННОСТЬ=ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ= ОБЪЕКТИВНОСТЬ;
3) «прагматических» - о ценности и достоинстве человеческой жизни, столь необходимых каждому из нас для обретения смысла собственного существования;
4) исторических: несомненно, что в Библии отражены реальные исторические события в интерпретации верующих в Бога на том уровне знаний, которым верующие обладали в периоды написания книг Библии.
Если рассматривать знание как упорядоченные (СОГЛАСОВАННЫЕ) тем или иным образом (гибким ассоциативным или жёстким логическим) между собой представления, то рафинированную веками (кстати, и с помощью науки) религиозную веру, действительно, нельзя не признать ЗНАНИЕМ.
Акцентирую внимание на том, что в данном мной определении знания НИЧЕГО не говорится о том, должно быть знание ИСТИННО или НЕТ. Действительно, пожелай кто-нибудь, он обратится к трактатам, критике, интерпретации, например алхимии, изучит их и с полным правом будет утверждать, что он знает алхимию, несмотря на то, эта наука ложна. Т.е. знания всегда есть знания БЕЗОТНОСИТЕЛЬНО к истине. Но нужны ли нам такие знания? Наверное, нужны (достаточно каждому представить своё детство без сказок и жизнь без воображения, мечтаний и пр…). Но, пожалуй, нам ещё более важно умение РАЗЛИЧАТЬ знания именно по их отношению к истине (а значит- свершение сознания в аспекте истинности- отсюда и проистекает то, что принято называть ФАКТАМИ). Почему? Да потому, что знания – это и предсказание, и предчувствие, и предвидение нашего дальнейшего существования. Потому что на основании знаний мы совершаем поступок, действие (зачастую – необратимое (как говорится: ложки потом нашлись, но осадок остался)), РЕАЛИЗУЯ начало того или иного своего будущего. Будь-то восхождение на научный Олимп или – в райские кущи.
Если вера – знание, и, в то же время, чувство, то, вроде бы, результат моих размышлений – тот же:
1) атеизм: «Само понятие веры весьма сложно, оно включает по меньшей мере два взаимосвязанных элемента -гносеологически и эмоционально-психологически. Поэтому анализ веры предполагает как гносеологический, так и психологический аспекты рассмотрения этого явления. ..В гносеологическом плане веру можно определить как принятие человеком в качестве истинных тех или иных идей и представлений, которые не могут быть в силу объективных или субъективных причин однозначно и убедительно доказаны в данный момент…» ((Реферат: Психологические корни религии 2006);
2) «Два якоря есть у веры - знание оснований своей убежденности (или хотя бы знание неправоты противоположных гипотез) и опыт сердечной теплоты (или хотя бы памятование о ней в том же уме). Итак, "человеку надлежит строить свою веру, а не предоставлять ей расти наподобие сорной травы" (И. Ильин) (119). Это - сфера творчества, а не органики. Дуб не сделается вновь желудем, а праведник может вернуться ко греху. Потому и должно следить за собою, испытывая - все ли я еще в вере, или она уже переместилась из моего сердца поближе к моему языку и осталась уже только там, так что Небо живет только возле моего лба» (О вере и знании. А. Кураев).
Однако, на мой взгляд, здесь есть некий нюанс. Я считаю, что вера, это, прежде всего – чувство. Чувство чего?
Вернусь назад – к определению знания и впечатления (+парадокса). Действительно, что есть, по моему определению, знание? УПОРЯДОЧЕННЫЕ сознательные представления. Расшифрую это по существу:
1) во-первых, в определении знаний не говорится о том, что у человека есть ТОЛЬКО ЕДИНСТВЕННАЯ система упорядоченных языковых представлений. Т.е., говоря языком моих определений, я не уверен, что мои знания образуют ЕДИНУЮ СИСТЕМУ с чётко определёнными границами. Например, я чувствую себя атеистом, ибо считаю, что человеческий разум произошёл путём эволюции из неразумной природы. Но я при этом, увидев пробегающую поперёк моего пути чёрную кошку, обязательно возьмусь за пуговицу (предрассудок), ибо у меня НЕТ уверенности в знании того, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли перебегающая кошка НЕ есть плохой приметой. При этом, я не чувствую свой предрассудок противоречащим моим атеистическим убеждениям. Мне легче взяться рукой за пуговицу, чем экспериментировать (вести систематизацию и учёт результатов своих экспериментов со взятием в руку пуговицы и без взятия). Согласовываю же я эти знания за счёт незнания. Действительно, будучи атеистом, я с лёгкостью могу предположить, что может существовать ДРУГАЯ разумная раса, опередившая нас в развитии лет на тысячу. Причём, мне – без разницы – паразитирует ли разум этой расы на мозгах чёрных кошек, или эта раса проводит над нами эксперимент;
2) во-вторых, в определении знания нет разграничений: представления ЧЕГО? Лишь в «расшифровке» я поясняю, что это: представления не только ПОНЯТИЙ, но и, будем говорить так, неразумных чувств, обобщённых образов, ощущений.
Поскольку же человек должен в каждый момент своей сознательной жизни производить какое-то ОПРЕДЕЛЁННОЕ действие, то он ДЛЯ СОВЕРШЕНИЯ этого действия, должен быть УВЕРЕН, что оно – правильное. Значит, у человека ДОЛЖНО БЫТЬ ЧУВСТВО, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩЕЕ ему о СОГЛАСОВАННОСТИ (правильности, истинности, ВЕРНОСТИ) НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫХ ДЛЯ НЕГО представлений по поводу этого действия, во-первых, а во-вторых, надо понимать, что эти представления, согласованные между собой, НЕ ВСЕГДА (и зачастую), не составляют ЧИСТУЮ понятийную систему (языковых представлений).
Т.е. чувство согласованности представлений есть КУММУЛЯТИВНОЕ чувство, оценивающее СОГЛАСОВАННОСТЬ не только ВЕРБАЛЬНОЙ определённой системы понятий, но и чувственной, системы ощущений, ДАННЫХ В ПРЕДСТАВЛЕНИИ. Это чувство и есть ЛЮБАЯ вера, включая, например, веру в приметы. Когда же та или иная вера ОТОЖДЕСТВЛЯЕТСЯ человеком со СМЫСЛОМ своего существования, она становится МИРОВОЗЗРЕНИЕМ (или, в крайнем, «летальном» случае – САМИМ СМЫСЛОМ СУЩЕСТВОВАНИЯ).
Пару слов о противоположности веры: СОМНЕНИИ. Уже сама приставка СО- в слове СОМНЕНИЕ говорит о том, что в СОМНЕНИИ нет ОДНОГО МНЕНИЯ. Пусть это мнение – ВНЕШНЕ (другого человека), но если оно обратилось в неотделимую часть СОБСТВЕННОГО сомнения, значит, оно нашло среди РЯДА упорядоченных систем представлений начавшего сомневаться человека некую БЛАГОДАТНУЮ ПОЧВУ ЗНАНИЯ, благодаря которой и на которой он строит СВОЁ ВТОРОЕ мнение. Наличие у человека сомнения, кстати, и является ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ возможности существования НЕСОГЛАСОВАННЫХ представлений (или – ассоциаций представлений – знаний) у человека, которые, как раз, и способны ПОДТАЧИВАТЬ ВЕРУ человека..
Вывод: поскольку ВЕРА ЕСТЬ ЧУВСТВО, она не МОЖЕТ БЫТЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО РАЦИОНАЛЬНОЙ как по форме (т.е. – как ЧУВСТВО), так и по содержанию (как чувство, интегрирующее в себе согласованность рациональных и иррациональных (чувств, ощущений) знаний.
Другая сторона (когнитивная- декларативной памяти) чувства веры: УБЕЖДЁННОСТЬ.
При всей равноправности представлений человеку свойственно отдавать предпочтение РАЦИОНАЛЬНЫМ представлениям, ибо, со времён Декарта, ПЕРВАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ, с какой он отождествляет собственное существование, есть МЫШЛЕНИЕ. Хотя уже с античности, собственно, из примата мышления над чувствами и ощущениями проистекает представление о человеке добродетельном – том, кто умеет обуздывать разумом свои чувства, а не идти у них на поводу. Таковое отношение человека к разуму объясняется не столько тем, что разум не может ошибаться, а чувства и ощущения могут (это – не так; разум ошибается не меньше чувств), объясняется не столько тем, что разум может «указать» на ошибочность чувств, ощущений и, зачастую, откорректировать их (это могут, в ОПРЕДЕЛЁННОЙ мере и чувства, ощущения по отношению к сознанию- увы, только по факту предъявления - восприятию), а тем, что:
А) именно у сознания есть наиболее осуществляемая возможность для согласования РАЗЛИЧНЫХ представлений (оно НАИБОЛЕЕ СВОБОДНО а значит, и наиболее ИЗМЕНЧИВО;
Б) посредством сознания возможно ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОЕ согласование представлений РАЗНЫХ людей, т.е. проявление БОЛЬШЕЙ ОБЪЕКТИВНОСТИ в данном ЗНАНИИ:
В) благодаря самосознанию возможно ПРОСЛЕДИТЬ САМ процесс СОГЛАСОВАНИЯ представлений.
Как раз, последняя способность сознания и оказалась в центре внимания самого разумного человека (адверсия – обращение внимания с ЦЕЛИ на СРЕДСТВО). В частности, результатом подобной адверсии явилось рождение ЛОГИКИ. ОДНИМ из достоинств логики можно назвать её ЗАМКНУТОСТЬ в вербальной (понятийной) сфере – отсюда и её, якобы, «беспристрастность». Но это же – и её недостаток, ибо логика способна ИГНОРИРОВАТЬ ИРРАЦИОНАЛЬНЫЕ представления (знания) чувств, ощущений (грубо говоря, способна к софистике). Конечно, это игнорирование, в принципе, имеет определённые пределы ведь рациональные и иррациональные представления формально равноправны и могут образовывать между собой, и обычно образуют между собой иррационально-рациональную упорядоченность (например, эмоциональный «фон» понятий). Отсюда легко понять первоначальную ДВОЙСТВЕННОСТЬ понятия убеждённости, исходя из близости её к понятию веры и определения убеждённости:
С одной стороны:«Убеждение – представляют РАЦИОНАЛЬНУЮ основу…деятельности личности, позволяющую ей совершать тот или иной ПОСТУПОК СОЗНАТЕЛЬНО, с разумным пониманием необходимости и целесообразности определённого поведения… (с другой стороны- прим. мое):Убеждённость – субъективное отношение человека к своим поступкам и убеждениям, в котором проявляется его уверенность в собственной правоте» («Словарь по этике. Под ред. А.А. Гусейнова и И.С. Кона. М., 1989. С. 361).
Первое – убеждение (убеждённость) как и ВЕРА, но с ГЛАВЕНСТВУЮЩИМ, ОРГАНИЗУЮЩИМ РАЦИОНАЛЬНЫМ элементом (допустим, мышление обнаруживает в себе некое ПРИСУТСТВИЕ другого (сознательного) и объявляет это ПРИСУТСТВИЕ, наличием Бога, а не замкнутым на себя ЗНАНИЕ (напр., ДОВЕРИТЕЛЬНОЕ, данное, как ОТКРОВЕНИЕ)).
Второе – убеждение (убеждённость) как чувство согласованного между собой (согласованного, напр., логикой) ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО вербального (понятийного) знания, в котором представления ощущений, чувств, ПРОТИВОРЕЧАЩИЕ же данному ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО вербальному согласованию либо игнорируются, либо сложнейшим образом ИНТЕРПРЕТИРУЮТСЯ в свою пользу. Убежденность, таким образом, отличается от Веры тем, что она прошла через радикальное сомнение в тех жизненно важных РАЦИОНАЛЬНЫХ представлениях, с которыми человек связывает свою сущность («расколотое» Я), или другими словами, через «чистую» рефлексию, преодолев барьер «некритичности» «наивной» веры, обретенной при спонтанной (случайной по содержанию), а в более широком смысле –эмоциональной) рефлексии. Относительная замкнутость вербальной сферы языковых представлений, и история философии с её поисками «чистой» рефлексии, подсказывают существование еще одного типа рефлексии (когнитивной). Свершающийся по мере накопления знаний. Но и в этом случае глубина сознательной рефлексии, по-видимому, имеет предел, например: «Впрочем, такие люди чаще будут полностью игнорировать ту часть их тела, которая больше не представлена в сенсомоторной коре. К примеру, они могут продевать правую руку через рукав рубашки, а левый рукав оставлять ненадетым. Сакс (1995) описывает человека с таким нарушением, который в течение всей ночи был вынужден возвращаться в кровать каждый раз после того, как сваливался на пол. Когда его спрашивали о причинах этого, он утверждал, что пытался избавиться от чужой ноги, которая находилась на одной с ним кровати. Конечно, каждый раз, когда он пытался скинуть чужую ногу с кровати, остальная часть его тела следовала за ней, поскольку "чужая нога" является его собственной! Бесполезно пытаться с ним спорить, используя логические рассуждения. Даже если это абсолютно здравомыслящие и умные люди, они не могут уяснить тот простой факт, что конечность, которую они больше не чувствуют, является частью их собственного тела, и ничем другим быть не может» (Эволюционная психология. Д. и Л. Палмер).
Собственно из указанных свойств взаимодействия самосознания с сознанием и проистекает понимание сознания:
1) действительно, интенция сознания направлена на предмет, благодаря самосознанию, которое размыкает комплементарные языковые представления и представления восприятия долговременной памяти, направленные друг на друга;
2) само самосознание (или Я) суть ничто иное по своему содержанию как несколько эмоциональных представлений, в основном процедурной памяти, с которыми Я ассоциирует себя, лежащие вне фокуса сознания. Но именно они, находясь вне фокуса сознания, а значит: вне «зоны критики», с помощью воли и внимания, создают источник апперцепции восприятия. А поскольку они сами едва воспринимаются попутно в своей интенции на предмет «освещают» лишь содержание сознания (содержание сознания нечто наподобие линз при интенции самосознания на предмет), эти представления не только вне критики, но, практически ВНЕ ПОНИМАНИЯ. Т.е., если человеку указать на ошибочность каких-то из этих представлений- он это, не воспримет (как незначащий аргумент) , либо воспримет его но в этом случае, в человеке пробудиться, прежде всего не вербально данный аргумент, а та сильная эмоция, которая содержится в этом подвергаемом сомнению «со стороны» «разбуженном представлении». И тогда этот ЛОГИЧЕСКИЙ аргумент все-таки будет воспринят, но как оскорбление ЛИЧНОСТИ.
3) деление сознания и самосознания по содержанию представлений можно провести феноменально, вероятно, только по границе самокритичности, которая со временем, без «чистой» философской рефлексии, сопровождаемой сомнением, уменьшается (растет самомнение, уверенность в правоте, даже в мелочах).
4) Рост количества представлений, входящих в самосознание (в форме привычки), сужает горизонт мобильности сознания (мышление становиться догматичным);
5) с другой стороны, переход все большего количества представлений в сферу некритического самосознания, приводит к большему согласованию этих представлений, а значит к большему удержанию в сознании оперативной памяти. Тогда говорят: человек не умен, а МУДР. Но эта мудрость ценна только тогда, когда опыт этого человека соответствует стабильности среды его существования. Если же такая стабильность исчезает- исчезает и большая часть его мудрости, и возрастает потребность к способности проводить рефлексию своего сознания.
6) если рассматривать рефлексию, не только с точки зрения обновления структуры памяти, но и способа увеличения объема знаний, который может быть удержан в сознании (т.е. с точки зрения ограниченности этого объема), то легко понять разницу между спонтанной рефлексией «жизненного мира» и спонтанной профессиональной рефлексией. Конкретно же для индивидуального сознания: как и при спонтанной эмоциональной рефлексии (под влиянием стресса) в рефлексии «жизненного мира» меняется структура памяти, в общем-то случайным образом, а спонтанная когнитивная рефлексия (ученых)- за счет наполнения долговременной памяти структурированными СПЕЦИАЛЬНЫМИ знаниями профессиональным образом. Потому, как перестройка памяти происходит на основании имеющегося при рефлексии ее содержания. Чем более профессиональными знаниями наполнена память, тем выше вероятность попасть в обновленное самосознание этих профессиональных знаний.
6. Исходя из сказанного вытекает зависимость первой спонтанной рефлексии подростка от уровня сознания «жизненного мира» Гуссерля.
7. А если «копнуть» ещё глубже, то получается постмодернистская идея симулякра, который при первой своей спонтанной (эмоциональной) рефлексии, лишь «выбирает» свое из уже существующего «жизненного» мира, т.е. присваивает себе, уже имеющиеся в «жизненном» мире идеи, а не рождает свои, а если и рождает, то по принципу «повторного изобретения велосипеда». Отсюда и разочарование молодости, выраженное в афоризме: «Ничто не ново под Луной» (хотя многие остаются с этим мнением и до конца жизни).
Итак, сознание по сути, есть настроенное в «тональность» актуальности восприятия, сопоставление представлений декларативной и процедурной памяти, производимое мышлением. А мышление, в свою очередь, есть процесс согласования и изменения при этом согласовании представлений о чем-то в моем сознании.
Если сравнить это определение сознания с предыдущим: «сознание: - это рефлективное соотношение субъективной и объективной активности в очевидном знании». То у меня проявляется ФАКТ, основанный на личном опыте познания, ИЗМЕНЕНИЯ моих представлений о сознании в процессе размышления. А изменение представлений о сознании преобразуется в конечное, на «текущий момент, определение сознания.
Отсюда истина, в последней «моей редакции»: «Истина- если я знаю, что я умею сделать так, чтобы БЫЛО так – то это- истинно. Истина- это настроенное верой-соответствие умения-воображению. (Здесь воображение объединяет в себе, как сотворенные представления на основе языка, так и сотворенные смыслом).
А факты: это выстроенные убеждением представления сознания..
8. Теперь: об обозначенных мной ранее «неувязках» при рассмотрении сознания без самосознания:
1) функция самосознания ВЫДЕЛЯЕТ из долговременной памяти конкретные образы, но в определенной степени обобщения. Это относится как процедурной, так и декларативной памяти, в которых репрезентация Я- по сути различна, в то время как содержание представлений восприятия и языковых представлений, по возможности, согласовано в самосознании остенсивным образом (т.е. МАКСИМАЛЬНО ТОЖДЕСТВЕННО). Таким образом, поскольку самосознание, как источник процедурных впечатлений «сливается» с представлениями процедурной долговременной памяти, и суммарно является представителем Я-эмпирического, очевидно, поэтому, его трудно различить, в отличие от «трансцендентального»-Я языковых представлений, для осознания существования которого, понадобилась почти вся история познания, вплоть до Канта и Фихте. Я-эмпирическое- это мышление по необходимости, корреляция которого осуществляется естественным образом (правда, нарушаемых апперцепцией Я-декларативного (транцендентального)), и ядро которого составляют представления долговременной процессуальной и оперативной памяти, Я-трансцендентальное- это свободное мышление, «ядро» которого составляют сконструированные воображением языковые представления, на основании условных абстрактных ЗНАКОВ, ответственные за представления того, чего в природе «поначалу» нет- паровозов, самолетов, компьютеров и т.д. Я-транцендентальное коррелируется общественными согласованными языковыми представлениями. В Я-самосознание, происходит актуализация этих видов памяти на основе предварительного тождества их содержания в сознании. Но, естественно, возможны и размышления, без непосредственного восприятия предмета размышления. Рост возможности размышления без непосредственного восприятия предмета размышления зависит от объема операционной памяти, от силы и умения концентрации воображения направленного на представления долговременной памяти сознания. Собственно «секрет» человеческого мышления- в воображении, но не в «естественном воображении», а в воображении, как синтезе представлений из двух разных источников. При этом внимание самосознания направлено «вовнутрь», т.е. на представления сознания. Таким образом, при размышлении самосознание работает, как бы параллельно на двух уровнях: перцептивном восприятии окружающего мира, и апперцептивном восприятии представлений сознания о предметах отсутствующих на данный момент. Внешне это состояние характеризуется, как рассеянность. Перцептуальный уровень работы самосознания- регистрационный (работает на «автомате», регистрируя лишь отклонения, на которые следует в текущий момент переключить внимание самосознания, поглощенного размышлением). Такое раздвоение направлений перцепции и апперцепции ведет, в общем случае к понижению запоминания, в основном, перцептуального, основанного на процедурной памяти.
Возвращаясь к представлениям сознания, содержащимся в оперативной памяти, и учитывая, что они являются источниками-центрами, упорядочиваемыми остальные представления сознания, но лежащими вне критики («за фокусом сознания»), само Я-декларативной памяти в этом центре не состоит из наиболее абстрактных языковых представлений. Оно состоит из языковых представлений того уровня абстрактности, который наиболее востребован повседневностью, а уж из этого центра расходятся в противоположные «стороны» подсознания и надсознания другие языковые представления, как меньшей степени абстрагированности, так и большей. Соответственно и Я-представления процедурной памяти расположены таким образом, что в «центре» этого Я находятся те представления процедурной памяти, которые наиболее востребованы повседневностью, а не наиболее или наименее обобщенные.Образно говоря, самосознание напоминает замок на разошедшейся молнии одежды, соединяющий комплементарно наиболее полно представления процедурной и декларативной памяти в месте своего нахождения на этой молнии. Причем, двигаться ему «по ходу» (конкретности представлений)- легче, чем в противоположную сторону абстракций и обобщений. «Разнообразие» в этот «машинный» порядок построений сознания существенно вносят, нарушая его:
1) различная «доля» представленности в представлениях самосознания представлений декларативной и процессуальной памяти. Например, нам может казаться, что мы хорошо знаем, что такое, положим «машина», а на «поверку» оказывается, что мы умеем различать марки, водить, но лишь в общих чертах знаем о ее устройстве, или наоборот, мы уверены, что хорошо умеем водить, пока не встретим «аса», который докажет обратное. Или, более общий пример – гипертим, у которого в самосознании более представлены представления процессуальной памяти.
2). Различное эмоциональное отношение к разным источникам представлений об одном и том же предмете. Например, в школе нравиться какой-нибудь предмет (биология ли, математика), но приходит другой учитель, равный по квалификации прежнему, но который не нравиться, положим по моральным качествам, и любовь к данному предмету остывает, он начинает «не даваться».
3). Относительная обособленность декларативной памяти (доминантность), основанная, как было сказано ранее, на том, что принцип её образования схож с принципом образования самого сознания, а именно относительная независимость ОБОБЩЕСТВЛЕННОГО ЗНАКА, которым абстрактно-условно, обозначается предмет, от ИНДИВИДУАЛЬНЫХ особенностей конструирования представлений, инициирующимся этим знаком в конкретном субъекте представлений. Относительная замкнутость вербальных представлений, усиленная, с одной стороны, обособленной однородностью эмоциональной стороны («эйфория» декларативных представлений, в противоположность «тревоге» процедурных представлений), с другой стороны- логикой, закрепляющей своими «сильными, короткими связями смысла», отношения между представлениями декларативной памяти), порождает возможность «чистой» когнитивной рефлексии. Эмоциональная составляющая в связи декларативных представлений, вопреки желанию того же Гуссерля, СУЩЕСТВУЕТ, но она подчинена ДРУГОМУ источнику служащему согласованию сконструированных представлений- на основе общения. Поэтому, собственно говоря у Гуссерля, громогласно заявившему о построении модели мышления, свободной от психологизма, первую скрипку играют «переживания». Указанием на то, что содержанием самосознания являются не более абстрактные и обобщенные представления декларативной и процессуальной памяти, а наиболее востребованные повседневностью, я безусловно «сократил расстояние» между двумя соответствующими «Я»- центрами декларативной и процессуальной памяти. Они уже- не на периферии сознания (см. первая неувязка), но еще далеко друг от друга. «Замок»- самосознание должно:
а). «Чувствовать» направление «движения вверх»
б). Воля должна направлять «замок» в данном направлении, поскольку «вверх» «замок» идет с «УСИЛИЕМ».
За «механизмом» этого процесса обратимся к «субъективной» части философского факта», собственно- к имеющемся уже наработкам в философии.
1. Интуитивный поиск самосознанием декларативного-Я.
«О, если бы вернуть и ЗРЯЧИХ пальцев СТЫД,
И ВЫПУКЛУЮ радость узнаванья». (Мандельштам). Или:
«И вдруг открылась музыка в засаде,
Уже не хищницей лиясь из-под смычков,
Не РАДИ СЛУХА, или неги ради,
Лиясь для МЫШЦ и БЬЮЩИХСЯ ВИСКОВ» (Бальмонт). Или:
«Ты позвонила…
Я никогда не думал, что ГОЛОС
Может быть полон ЗАПАХА лилий,
Что он – ОКРУГЛЫЙ, как этот глобус,
Что мир его – мир таинственных ЛИНИЙ…» (И. Сельвинский).
О чём это я? А о том, что в нас СУЩЕСТВУЕТ целый МИР ощущений, а мы до сих пор почти ничего не знаем не только о законах его существования, и даже перечислить все ЭЛЕМЕНТАРНЫЕ свои ощущения не можем. Наверняка, некоторые из них мы даже не замечаем… А переход внешних ощущений во внутренние? Например, ощущение от твёрдости камня и ощущение твёрдости своего характера – разные ощущения или одно – производное от другого? Только не говорите, что тоска не жгуча, болезненна:
«Но есть и для меня источник боли страстной,
Есть ненавистная и ЖГУЧАЯ тоска (Бальмонт). Даже сами названия чувств, порой, отражают основное ощущение от них. Напр. Печаль (печёт), терпение (терпкость) и т.д. Заметьте: оказывается, мы ощущаем даже НЕМАТЕРИАЛЬНОЕ – сами чувства или работу нашего разума… Сколько же чувств ощущения могут породить, варьируя их своим содержанием, своей интенсивностью, своей нюансированностью, своими связями в этих комплексах?!!
Однако- чувства- не есть комплексы ощущений. Это лишь их содержание, как их физиологические реакции: всего лишь их явление. Что же есть чувства сами по себе? Различие чувств и ощущений, хорошо иллюстрируется следующим примером: «Очень своеобразно это проявляется, например, в поведении людей, страдающих непереносимой физической болью, после операции рассечения лобных долей (лоботомии). Обычно больные, как говорится, прежде не находившие себе места, после операции в значительной мере избавляются от страданий, хотя, впрочем, и совершенно парадоксальным образом. Вот как рассказывает об этом американский ученый Д. Вулдридж: Один врач, беседуя с больной после операции, задал ей обычный в таких случаях вопрос, чувствует ли она облегчение боли. Он был уверен, что получит утвердительный ответ, так как больная явно выглядела после операции более спокойной и довольной. Поэтому врач был немало удивлен, услышав от больной, что боль не только не исчезла, но даже не уменьшилась. При дальнейших расспросах выяснился важный факт, что операция привела не к ослаблению самой боли, а к такому изменению в психическом состоянии больной, в результате которого боль перестала беспокоить ее, хотя сама по себе не прекратилась. Расспросы других больных показали, что этот результат типичен. Фронтальная лоботомия не устраняет неизлечимую боль, а только изменяет отношение к ней больного.
Описанный факт нельзя интерпретировать иначе, как в том смысле, что в результате лоботомии боль остается как органическое ощущение, но перестает вызывать общую эмоциональную оценку. Подобное рафинирование (от субъективного эмоционального компонента) ощущения боли приводит к тому, что больные перестают обращать на нее внимание» (bibliofond.ru/view.aspx?id=582421). Отсюда возникает идея, что эмоции- это не просто комплекс ощущений, а ПЕРЕЖИВАНИЯ, причем переживания не просто ощущений, а, как баланс между потребностью и возможностью её удовлетворения за счет среды, переживания той или иной конкретной СИТУАЦИИ, в которую попал человек. Здесь надо отметить, что ОБЫЧНО определяют чувство именно через ситуацию, например: чувство смешного: это остраненное восприятие неожиданной нелепости (абсурда). Остраненное потому, что если эта нелепость нарушает осуществление собственных целей, то та же ситуация, может вызвать досаду, гнев и т.д. Хотя, правильнее было сказать: смешное- это переживание ситуации, связанной с отстраненным восприятием неожиданной нелепости.
Возвращаясь к роли чувств в психике вообще нужно, также отметить, что и сами чувства редко появляются в одиночестве, чаще всего они возникают совместно, тем самым в свою очередь нюансируя друг друга, что, в общем-то и создает НАСТРОЕНИЕ человека. Настроению немало уделил внимание Хайдеггер. Попробую его идею
раскрыть его В СВОЁМ понимании. Во-первых, отчего зависит настроение (из чего «состоит»)? Естественно:
А) из «чувственной области»; обычно, как я уже сказал, (по-крайней мере, в онтической области) в настроении, обычно, наличествуют НЕСКОЛЬКО чувств, одно из которых, возможно, выступает «соло», а другие «аранжируют» его (например, любовь и грусть, любовь и радость). Но может быть и расстройство чувств, КАК СОСТОЯНИЕ СМЯТЕНИЯ (и «разброда») чувств – беспокойства и ВОЛНЕНИЯ чувств (кстати, Декарт именно чувство беспокойства, волнения ставил в «изначальность» чувственной «иерархии»). Возьмём, к примеру афоризм Ж.де Лабрюйера: «Как бы сильно не любила молодая женщина, она начинает любить ещё сильнее, когда к её чувству примешивается своекорыстие или честолюбие» - чем не «настрой» чувств?.. Причём, бывает и наоборот: СНАЧАЛА женщину «ведёт» (из старой классики), не обязательно, честолюбие, своекорыстие, а, допустим, страх перед родительским гневом, а далее, как говорилось: «стерпится, слюбится…». И, вполне возможно, честолюбие, своекорыстие не совпадут с любовью – и тогда – «смятение, расстройство чувств». Действительно, при несовпадении возникает:
«Невыразимое СМЯТЕНЬЕ
В её груди; ПЕЧАЛЬ, ИСПУГ,
ВОСТОРГА пыл – ничто в сравненье.
ВСЕ ЧУВСТВА в ней КИПЕЛИ вдруг;
ДУША РВАЛА СВОИ ОКОВЫ…» (Лермонтов «Демон») – такое состояние трудно назвать НАСТРОЕНИЕМ. Очевидна отсюда уместность УТОЧНЕНИЯ начального определения настроения: настроение – это состояние целостности (единства) бытия человека, данное человеческому сознанию в чувственной форме;
Б) настроение (как и сами чувства- «соло») зависит от «окружающей среды», причём, не только социальной, но и природы. Как там, у Тютчева:
«Когда, что звали мы своим,
Навек от нас ушло
И как под камнем гробовым, нам станет тяжело,-
Пойдём и бросим беглый взгляд
Туда, по склону вод,
Куда стремглав струи спешат,
Куда поток несёт.
Одна другой наперерыв
Спешат – бегут струи
На чей-то роковой призыв,
Им слышимый вдали –
За ними тщетно мы следим –
Им не вернуться вспять…
Но чем мы далее глядим, Тем ЛЕГЧЕ НАМ ДЫШАТЬ…
И слёзы брызнули из глаз –
И видим мы сквозь слёз,
Как всё, волнуясь и клубясь,
Быстрее понеслось…
Душа впадает в забытьё,
И чувствует она,
Что вот уносит и её
Всесильная волна».
И, наоборот, природа представляется, БЛАГОДАРЯ настроению, иначе: «стремясь стать» с ним в гармонии: «Я ЖДУ – и трепет объемлет новый,
Всё ЯРЧЕ небо, молчанье ГЛУШЕ». (А. Блок). Или найденное мной у Цюй Юаня (300 – 200 гг. ДО н.э.): «Увы! Печаль ВСЁ ОМРАЧАЕТ в мире…» и т.д. Но, самое для моего анализа примечательное, что настроение, как состояние целостности (единства) бытия человека тесно связано и с:
В) мышлением (описывать его «зависимость-независимость» пока не буду). Собственно, ясно, что ЕСЛИ одна из «трёх основных» зависимо-независимых групп «выпадает» из «гармонии целого», - настрой – никакой.
Чем важно в ОНТОЛОГИЧЕСКОМ смысле настроение ВООБЩЕ? Тем, что оно, как НАСТРОЙ («унисон»), охватывает ВСЁ бытие человека. Значит, по логике (Хайдеггера?), поскольку человек –так или иначе, целостность, то возможно существование одного настроения, которое является ОСНОВОПОЛАГАЮЩИМ его ЦЕЛОСТНОЕ бытие (его субъективность?)… Но тут есть один нюанс. С одной стороны, Хайдеггер НЕ ДЕЛАЕТ различения между ПРИРОДНОЙ составляющей настроения и умственно-чувственной. Словами того же Тютчева:
«Тени сизые сместились,
Цвет поблекнул, звук уснул –
Жизнь, Движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул.
Мотылька полёт незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!...
ВСЁ ВО МНЕ И Я ВО ВСЁМ!».
Т.е. НЕТ границы между миром и человеком. Но, с другой стороны, ИСТОЧНИКОМ появления настроения является именно человек с его «дуализмом чувств и мышления». ПОЭТОМУ «Растворяя» в тождественности «составляющих настроения» человека, как СУЩЕГО (отделённого от природы), и получая «присутствие» или БЫТИЕ человека в мировом БЫТИИ неразделённым, Хайдеггер ЛОГИЧЕСКИ не может отказаться от ЛОКАЛЬНОСТИ бытия человека- вот-бытия (пусть она – типа локальности элементарных частиц неопределённости Гейзенберга), и, соответственно, не может отказаться РАДИКАЛЬНО от смысловой НАГРУЗКИ СУЩНОСТИ сущего, именуя её САМОСТЬЮ, причём, в ДВУХ «ипостасях»:
- «самостью-сущностью» (самостью, как «умением БЫТЬ» (ва-аще!) человеком);
- и «самостью-явлением» (человеко-самостью, «брошенной в мир»).
По идее, онтологичное настроение, при этом, как ТОТАЛЬНОСТЬ состояния ВСЕГО бытия человека, должно «охватывать» и состояние самости, как «умения быть», т.е. САМО настроение будет онтологическим, а не онтическим, тогда, когда оно будет выражать (являть человеку) ОСНОВАНИЯ его бытия или «предструктуру» бытия. Таковым настроением, по мнению Хайдеггера, ДЛЯ ЛЮБОГО человека является настроение тревоги, ужаса. Собственно, самость, как человеко-самость, как раз, и МОЖЕТ быть экзистирующей потому, что «пытается убежать» от «ужаса смерти», «закрыться» от этого ужаса «озабочением» повседневности. Она, как бы «забыла» о существовании своей самости, как умению быть, и поэтому ВСЕ настроения, «владеющие человеко-самостью» - онтические, т.е. «не полные», а значит, «неистинные», в ТОМ ЧИСЛЕ, и настроение ужаса, тревоги. Как онтологичное, оно ОБНАРУЖИВАЕТСЯ при «обращении» («воспоминании»?) человеко-самости к самости, как умению быть. «Механизм» этого «обращения» - зов совести, бытие к смерти, ужас при наличии решимости «обратиться вспять». Причём, необходимо ещё раз заметить, что самость, как умение быть, по аналогии с сущностью, есть умение ВООБЩЕ быть, в котором положены все возможности человека быть «кем-то» (любой человекосамостью) и сама возможность «оставаться» в возможности. Т.е. самость как умение быть выступает некоей неизменной величиной, «играющей» роль родовой «сущности» в определении человека. Отсюда, кстати, и появляется корреляция пред-структуры понимания, как меры душевного здоровья, с пониманием нормы как «родовой сущности» у того же Братуся.
1) Далее я думаю, что, с точки зрения даже онтического «бытия» (не говоря об онтологии), что суть настроения не в том, чтобы «добиться чего-нибудь», а в том, чтобы БЫТЬ «гармонией частей» человеческого бытия и чувством СВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ об этом сознанию, т.е.:
а) настроение – НЕ ЕСТЬ содержанием ТОЛЬКО сознания («стержень» настроения – чувство – разве является ЧАСТЬЮ соЗНАНИЯ ?).. Настроение только СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ сознанию, что «остальные части» духовной целостности человека, КРОМЕ сознания, находятся ВМЕСТЕ с сознанием «в гармонии». Отсюда, кстати, по Хайдеггеровской (?) концепции:
б) «истинностным» настроением является ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ настроение (тревоги, ужаса), в котором ВЫЯВЛЯЕТСЯ, что онтические настроения – «КАЖУЩИЕСЯ», ибо «исключают» из ЦЕЛОСТНОСТИ бытия человека его «бытие к смерти», а значит и его самость, как умение быть, о которой «озаботившийся» мирским человек склонен забывать («закрываться» заботой от ужаса смерти). Т.е. онтические настроения СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ сознанию человека о его неполной, а значит, ЛОЖНОЙ гармонии целостности ВСЕХ его «частей бытия».
Таким образом, на мой взгляд, ЕСЛИ исходить из Хайдеггеровской (?) концепции, то «неистинные» настроения (т.е. настроения, свидетельствующие сознанию человекосамости о его целостности), исходят из её (человекосамости) КОНКРЕТНОЙ озабоченности «в-мире», и поэтому, собственно, НЕ ЯВЛЯЮТСЯ в полном смысле «истинностными свидетелями». Истинностное и ЕДИНСТВЕННОЕ настроение, которое НЕ ЗАВИСИТ (по крайней мере, в сущностном смысле настроения), от «мировой» компоненты, а зависит именно от ИСТОЧНИКА настроения, для ЛЮБОГО человека ОДНО – ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ чувство тревоги (ужаса), которое свидетельствует («включает в себя компонентой» - самость как умение быть) ДЕЙСТВИТЕЛЬНО о ПОЛНОЙ «гармонии» (или «дисгармонии» - зов совести) бытия человека, а потому ПОЛНОСТЬЮ выполняет «предназначенность» настроения «вообще» -«из определения настроения» как ЦЕЛОСТНОСТИ состояния ОДНОГО.
Т.е., опять-таки, ГЛАВНЫМ в определении настроения ВООБЩЕ остаётся предварительно данное: настроение – это форма отражения состояния целостности (единства) бытия человека, открытое человеческому сознанию в чувственной форме. А далее это ОБЩЕЕ для любого настроения определение как бы «раздваивается» на определение «онтологического» настроения и «онтических» настроений.
2). Что до: классификации типов людей по их настроению. «Хайдеггеровский» ответ, по моему мнению, должен быть: действительно, в бытии-человека-в-мире, людей можно классифицировать, допустим, на 150 типов согласно превалирующему в каждом из них онтическому настроению, но в онтологическом смысле, основополагающим ДЛЯ ВСЕХ людей является одно: «настроение тревоги (ужаса)». Люди, по большей части, не подозревают об этом, потому как «сами невольно отворачиваются» (не видят, скрывают «мирскими заботами») от ВАЖНОЙ части своего бытия. Однако, как писал поэт: «Но иглы ТАЙНЫЕ сурово язвили славное чело». И рано или поздно «язвы (дисгармония) вскроются» в сознании человека «свидетельством онтологической тревоги (ужаса)», чтобы «прояснить ему его истинностный смысл бытия.
3) Что до влиянии внешних факторов, то при почти равных условиях (историч. контекст) в возникновении сходных настроений, я полагаю, что «хайдеггерианец» должен был бы ответить, примерно, так: безусловно, внешние условия, в которых пребывает «озабоченная повседневностью» (в мирности) человеко-самость, и какую, собственно, и привык человек принимать за свою сущность, не может не зависеть от «внешних условий» и сходные ОНТИЧЕСКИЕ настроения, соответственно, формируются ТАКЖЕ под воздействием сходных «внешних условий», но ЕДИНСТВЕННОЕ ИСТИННОЕ онтологическое настроение остаётся НЕИЗМЕННЫМ. Его зависимость от «внешних условий» может сказываться только на ЧАСТОТЕ своего проявления для человеко-самости (пока оно не осознано как онтологическое и «не включено» в «умение быть к смерти»);
Недостатки хайдеггеровской концепции (?) настроения, насколько я понимаю, в моём, возможно, СЕРЬЁЗНОМ искажённом восприятии его идей, я вижу, не хуже многих, и первая из них: человек не должен «ходить по кругу», все время возвращаясь к своем «родовому прошлому», языком синергетики- он может вернуться к состоянию «максимально возможной», в уже измененной им (положим- техногенной, а не первобытной), конкретной среде обитания, что, собственно, вытекает из хайдеггеровского понимания настроения (т.е. его не встретит на выходе из «умения быть» тютчевский: «Мотылька полёт незримый», который «Слышен в воздухе ночном…», а шум несущихся машин с выхлопным газом». Впрочем, я у Хайдеггере вспомнил не для того, чтоб дать полноценную критику. Меня, собственно интересуют «трансформации памяти» при «походе в Ничто». Ведь, в принципе, если память, как основа самоиндификации, при этом сохраняется, то путь «обратно», в «человеко-самость», скорее всего- повторится, исходя из простого принципа: «так-то, я знаю что будет, а так- как бы хуже не было…», правда, сам Хайдеггер предлагает остаться в «этой крайней точке», «умения быть», при которой человеку открываются ВСЕ возможности ВООБЩЕ». Но это- невозможно. Ибо, человек должен принимать решения, и каждое принятое решение будет «уводить» его из «этой точки» «ВСЕвозможностей» все дальше и дальше пусть в новую, но «человеко-самость», потому как решение- это выбор одной возможности, в ущерб другим:
«Передо мной- есть тысячи миров,
Избрать прекрасный- в чем же сложность?
Но у подножий мраморных дворцов,
Везде лачуги- мертвая возможность»
(когда не хватает цитат, я их выдумываю сам, по совету Ежи Леца).
Сартр апеллирует к изничтожению памяти, но по факту: к ее подмене.
Что же предлагаю я, «стоя на плечах» этих гигантов?- Критически придерживаться научных фактов, таких как:
1) в стрессовой ситуации, действительно, рушиться всякая отработанная система действий, если они не помогают ее разрешить. Человека охватывает паника, движения его становятся хаотичными, ментально он готов ухватить за ЛЮБУЮ мысль, которая ему помогла бы выйти живым (с наименьшим ущербом, в том числе и психологическим) из этой ситуации, и если эта мысль, это действие смогли, как он считает, ему помочь, то именно её он положит В ОСНОВУ своего мировоззрения в дальнейшем. То есть, будь он раньше атеист, но посчитай, что именно молитва ему помогла- он станет верующим…И будет во всем видеть не успехи, положим науки, не верность друзей, а «длань господню», ПОЗВОЛИВШУЮ случиться его спасению «здесь и сейчас».
2) а что происходит с памятью прошлого?- Она не исчезает, а перестраивается, согласно с новыми ценностями, задаваемыми «этой спасительной мыслью». А значимость определяется в значительной мере- чувствами. Именно они ранжируют и согласовывают и рассогласовывают мысли (последнее очевидно, опять же, при стрессе, когда мысли «скачут», теряя строгий и привычный строй логики: «Если А, то только из него В и С»).
Отсюда, собственно и моя идея о том, что если в языке, маркерами, по которым мы узнаем то, или иное представление, служат слова, то в самом мышлении, его организации, такими маркерами служат настроения. И чем сильнее чувство, настроение того или иного представления, тем большее количество маркированных аналогичным настроением представлений оно вокруг себя организует. Тому свидетельство: выстраивание чередования мыслей под настроение, когда, обычно говорят: «Брось ты об этом думать. Не растравляй себе душу». Уже само по себе разделение по настроениям двух полушарий мозга, ответственных преимущественно за наглядно-образное, и вербальное мышление говорит в пользу сказанного: тревожное настроение правого полушария, как бы компенсирует эйфория левого. Но, можно возразить, тогда почему притягиваются друг к другу комплементарные языковые представления и представления восприятия долговременной памяти, ведь между ними: разнополюсность настроений?.. Зато у комплементарных представлений существует притяжение по сходству этих представлений, зафиксированное остенсивно. Соответственно, если притяжение больше, чем отталкивание (т.е. если эмоциональная маркировка сильнее), то комплементарные представления не образуются (что выражается, например, когда мы раздраженно говорим: «Я даже думать об «этом» не хочу», или вообще «вылетает» из сознания- «уходит» в подсознание, и расценивается учеными, как эмоциональная защита сознания).
В итоге эмоциональной организации памяти, в «центре» ее самоопределения, как «Я» оказываются представления ситуации имеющие наиболее сильную эмоциональную окраску. Но сильная эмоциональная окраска свойственна представлениям процессуальной памяти. И, таким образом, возникает идея о структурном распределении представлений сознания, от центра «Я» к периферии, согласно доли представленности в сознании комплементарных представлений: в центре «Я» находятся представления долговременной памяти с преобладанием доли ПРОЦЕДУРНОЙ памяти, представлением которой свойственна эмоциональность, как НЕОБХОДИМЫЙ момент ее содержания (для языковых представлений ДЕКЛАРАТИВНОЙ памяти- это В СОЗНАНИИ- НЕОБЯЗАТЕЛЬНО, потому как при образовании представлений сознания эмоциональное отношение не образует однозначного соответствия между эмоциональным СООТВЕТСТВИЕМ к предмету , и к ИСТОЧНИКУ знаний о нем (т.е., к примеру- человеку, сообщившему «это» о предмете). А поскольку Я-процедурной памяти, является рецессивным компонентом сознательных представлений, то неудивительно, что оно не в «фокусе сознания», и едва ли осознается самим сознанием, а потому ВНЕ КРИТИЧНОГО ОТНОШЕНИЯ к действительности.
Отсюда, собственно, на мой взгляд, и вся подоплёка метафизике Хайдеггера. Раз отношения представлений лежащие В ОСНОВЕ понимания «всего остального»- вне фокуса сознания, то надо вернуться к этим основам, Т.Е. найти способ «развернуть» интенцию сознания на самосознание. Естественно, в моей «системе координат», выбранный Хайдеггером способ: предупредить ЯВЛЕНИЕ КОНКРЕТНОГО несоответствия декларативной памяти- памяти процедурной, типа большого расхождения между ними нет- там «подправить» представления декларативной памяти – тут подправить, но возникает ЧУВСТВО что «все не так», ЧУВСТВО что все поправки имеет ОДНУ причину, заключенную в рефлексии понятия на ранг (два, три…) выше, которое своим неправильным языковым представлением, задающим неправильную интенцию (= неправильный посыл, апперцепцию) в формировании понятий, ему «подчиненных», что приводит к неправильному «умозаключению». ПОЭТОМУ, ОБРАЩАЯ ВНИМАНИЕ (которое, как ЧУВСТВО МЫШЛЕНИЯ (напряжение, усилие, интерес, удивление, активность и т.д), на это несоответствие, и именно этим обращением фокуса сознания УСИЛИВАЯ чувство того, что «все не так» и тем самым, умение УПРАВЛЯТЬ интенцией сознания самосознанием, создает возможность ПРЕДВИДЕНИЯ последствия «маленьких катастроф». Т.Е. на мой взгляд, заслуга Хайдеггера прежде всего в том, что не зная действительных механизмов организации сознательных представлений в памяти, он смог смоделировать процесс СОЗНАТЕЛЬНОЙ рефлексии, в своем КРАЙНЕМ (эмоциональном) проявлении. Действительно, сравнивая его модель СОЗНАТЕЛЬНОЙ рефлексии с моей, легко можно увидеть следующие параллели:
1) в основе сознательной рефлексии лежит управляемый вниманием самосознания механизм ЧУВСТВЕННОГО обращения самосознания не во вне, а на самосознание;
2) самосознание, как, прежде всего, связь АКТУАЛЬНОГО ощущения себя, с представление о себе, которое НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ВТОРИЧНЫМ представлением, как представления о предмете у долговременной памяти. (для того, чтобы они стали таковыми, нужно совершить особый акт мышления- АДВЕРСИЮ: через воспоминания о той или иной ситуации ВСПОМНИТЬ о себе в ТОЙ СИТУАЦИИ, в форме ретенции), НЕ НАХОДИТЬСЯ в фокусе самого СОЗНАНИЯ, по причине превалирования в сознании о себе РЕЦЕССИВНОЙ процедурной памяти, которая, как раз, по причине РЕЦЕССИВНОСТИ БОЛЬШЕЙ своей частью находиться в подсознании. Подсознание же есть основа сознания, благодаря которой сознание может БЫТЬ. То есть отсюда хайдеггеровское стремление обратить именно ВНИМАНИЕ на начало сознания, которое, по причине нахождения в подсознании, не являет себя в «тут, и теперь» человека, но его можно ПОЧУВСТВОВАТЬ. Тем не менее, удивительна догадка Хайдеггера, что в основе подсознания –я-самости, как умения быть, лежит именно онтологическое чувство тревоги (эквивалентное интеграции чувств правого полушария), или ужаса перед осознанием собственной конечности, как наиболее сильного чувства, лежащего в основе «пред-понимания» всего, мира.
Но, мое понимание этого процесса рефлексии, шире, хотя бы потому, что дает возможность описать механизм СПОНТАННОЙ (эмоциональной) рефлексии. А это необычайно важно, при рассмотрении вопроса об изменении человека РАЗУМНОГО, который ничего не знал о существовании рефлексии, по крайней мере до Прокла. Ведь сознание в течении тысячелетий существования человека, безусловно, изменялось, хотя бы потому, что изменялась декларативная. и (более медленно)- процедурная память, (как, например, приобретая УМЕНИЕ мыслить логически (это для нас ТЕПЕРЕШНИХ- мыслить логически- само по себе разумеющаяся способность, а в «пещерные» времена- это далеко не так, что явствует например живучести такого принципа: «Если после «этого», значит вследствие «этого»). А каким способом сознание могло изменяться, если не генетическим?- Только путем последовательных рефлексий сознания, как пересмотра и переупорядочивания памяти- основы мышления, А значит, путем обращения внимания сознания на себя. А поскольку такое обращение не было предНАМЕРЕННЫМ, то оно должно быть спонтанным, то есть ЕСТЕСТВЕННЫМ процессом, НЕУПРАВЛЯЕМЫМ сознанием. Механизм же спонтанной (эмоциональной) рефлексии, с точки зрения существования эмоциональных маркеров представлений, организующих представления памяти, должен, прежде всего, заключаться в том аспекте, что явление и существование этих представлений протекает не по законам предмета, которые они отражают, а по законам памяти. Так, вполне естественно для человеческой памяти, что со временем эмоциональные впечатления, связанные с той или иной ситуацией «блекнут», слабеют, поэтому, неудивительно, что основополагающие события, определяющие направления и дальнейшее протекание процессов мышления, меняются. Среднее время этого изменения, поскольку оно связано с преобладанием устойчивых эмоций, я связываю с периодической сменой характера, которая происходит, по некоторым данным через 12 лет.
Что, при этом происходит? И при сознательной (эмоциональной) и при спонтанной (эмоциональной) рефлексии происходит перестройка памяти- меняются значимости представлений, то, что когда-то вызывало ужас, со временем перерастает в иронию, вызывает смех и ностальгию по прошлому, его «заслоняют» новые проблемы, новые переживания, новые ужасы…Причем, сам человек, может и не заметить своего изменения, пока ему не скажут об этом «со стороны»… Как же так? – можно спросить. Ведь рефлексия всегда связывается обычно с особым разовым актом измененения сознания. На это я отвечу:
1) особый акт изменения сознания происходит при сознательной рефлексии.
2) исходя из первого утверждения, посмотрим на «механизм» этой сознательной (в эмоциональной форме) рефлексии в описании того же Хайдеггера:
а) Во-первых, механизм сознательной (эмоциональной) рефлексии «включается» загодя некоего кризиса личности, когда еще «почти все удовлетворяет человека», появляется лишь смутная беспредметная тревога, что «все не совсем так».
б) во-вторых, в описании Хайдеггера: «путь к смерти»- путь открывающихся возможностей, в радикале – до самой крайней. Но ведь, по сути, если рефлексия сознательная- можно всегда сделать остановку и «развернуться назад», удовлетворившись возможностями, открывшимися в этой «точке разворота» в мир «озабочения». Это, собственно, происходит постоянно в сфере «предметной» рефлексии, например, в науке. Ведь что происходит, когда новое явление никак не хочется «вписываться» в прокрустово ложе старых представлений?- После долгих ссылок на «местные» особенности, поправок, и роста списка «исключений из правила», например: в связи с тем, что множество химических реакций не совпадали с его моделями их протекания, большая часть классической книги Вант-Гоффа – «Очерки о химической динамике» оказалась посвящённой разбору мифических «возмущающих действий», которые, якобы, искажали явления, приходит сначала смутное осознание, что что-то не так со старыми представлениями и законами, и внимание исследований смещается на «ментальные» представления, то есть, поворачивается назад, к своим основам, к тому «само по себе разумеющемуся», что принималось за данное- за истину, в этой теории. А что это как не предметная рефлексия? Разве в результате положительного решения мы не чувствуем удовлетворения тем, «что все что не так» в новой теории получает одно объяснение, да еще позволяет предсказывать новые явления? Разве это не сравни ощущению, что «мы вдруг» ПРОЗРЕЛИ, увидели НОВЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ? И вполне естественно, что иногда решение одной задачи иногда разбивается на несколько этапов, ведущих ученых все дальше и глубже, где представления более обобщенные, более основополагающие, и которые менее всего можно поставить под СОМНЕНИЕ, пока на горизонте «развернутого на свои представления» сознания не замаячит представление своего Я- начало философской рефлексии. И при сознательной рефлексии- всегда можно остановиться на каждом этапе самопознания своих теорий, своих методов, самого себя.
А в чем эволюционный смысл этих рефлексий? В том, что мы получаем в результате. А в результате, мы получаем обновленное сознание, с реконструированной памятью. Если рассматривать эффект от этого на биологическом уровне, то он будет в изменении адаптации к изменяемой среде, в течение жизни одного индивидуума. Если рассматривать этот эффект на социальном уровне, то он будет в росте сознания.
Действительно, что происходит при спонтанной эмоциональной рефлексии? В момент сильного стресса все, кроме того, что поможет его пережить- теряет свою значимость, а значит память обесценивается. Пережив же этот стресс, человек неизбежно совершает переоценку «своих кладовых» памяти, с точки зрения «того, что в нем осталось» в момент стресса. Что-то бледнеет в памяти, после этого события настолько, что забывается, что-то придвигается ближе к тому, что осталось актуальным в стрессе. Примечательно то, что, видимо, благодаря механизму рефлексии, происходит забывание детских воспоминаний, особенно после первой рефлексии в 12-16 лет. Эта рефлексия особенно важна в аспекте смены доминантности образного мышления на вербальное и сопровождается повышенной эмоциональной возбудимости подростка. Опять же, естественно, что оставшееся актуальным в момент стресса, остаётся актуальным и после него а значит находиться в самосознании как «ядро» представлений о себе. Поскольку оно наиболее эмоциональное- оно вне фокуса сознания, поэтому, организуя сознание само остается вне фокуса сознания (человек не любит вспоминать крупные неприятности, бежит от воспоминания о них в «мир озабочения», но поскольку он организует долговременную память, руководствуясь этим представлением памяти о себе с помощью эмоциональных маркеров, то и его характер и его действия выстраиваются соответственно этому представлению.
Таким образом ядро самосознания по своему содержанию суть несколько представлений, в основном процедурной памяти. Поэтому мы, как развитие этих представлений действуем со-ЗНАНИЕМ, в основном декларативной памяти. Благодаря высокой эмоциональности этих представлений именно в их подчинении находится воля и внимание. Внимание обращается на то, что наиболее тревожит, на то, о чем «сигналят» чувства. Воля обращается на то, что более всего необходимо вообще и противостоит сиюминутности, если эти кратковременные желания становятся помехой для реализации воли. Мощь интеллекта определяется степенью универсализации «умения мастера», которые содержаться в этих эмоциональных представлениях «ядра» самосознания, и которые в своей универсализации определяют степень обобщения и абстрагирования соответствующих им представлений декларативной памяти, организующей остальные представления сознания на основе эмоциональных индексов.
Если переиначить в конкретные чувства, то в основе сознания лежит ВЕРА.
Действительно, что есть вера? Обратимся сначала к тому, что сомнения не вызывает, как чувство: к чувству уверенности, что имеет одно происхождение, один «корень» с Верой. Какие ощущения от этого чувства у людей? Во-первых, ощущение твёрдости. Действительно, например, М. Монтеню, безусловно, нужна уверенность, «чтобы упорно стоять на своём» (Монтень М. Опыты. Кн. 2. Гл. 17). Уверенный человек НЕПОКОЛЕБИМ. Отсюда, другое ощущение уверенности – ощущение покоя. Часто говорят, что уверенный человек спокоен, ибо знает, что делает и что сделает. Почему? По Ожёгову, например, верность (опять же – один корень с верой): соответствие истине, правильность, точность (это суждение верно= правильно). Следовательно, твёрд, потому как считаю то, что делаю, правильным, истинным, и кстати, ощущения верности по Ожёгову, также: ощущения СТОЙКОСТИ, НАДЁЖНОСТИ, ПРОЧНОСТИ. (напр., верная опора). Далее, пожалуй, следует назвать не ощущение, а пожалуй, целый комплекс чувств- чувства радости (в частности, потому, что: «С души как бремя скатится
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так ЛЕГКО, ЛЕГКО» (Лермонтов М.Ю. «Молитва»)
Кстати, не только радости, но и БЛАЖЕНСТВА:
«Лишь вера в тишине ОТРАДОЮ своей
Живит унывший дух и сердца ожиданье…
К кресту приникнул он бесчувственной главой.
В слезах отчаянья, в слезах ожесточенья
В молчаньи ужаса, в безумстве исступленья…
Напрасный сердца крик! Нет, нет! Не суждено
Ему БЛАЖЕНСТВА знать! Безверие одно…» (Пушкин А.С. «Безверие»). Итак, вера – ощущается, как твёрдость, стойкость, надёжность, покой (души) - уверенность. Вере сопутствуют радость и наслаждение… Ещё один внешний признак веры: «…чтобы поверили, надо как можно темнее, именно так, именно одними намёками. Надо правды только уголок показать, ровно настолько, чтобы их раздразнить. Всегда сами себе налгут больше нашего и уж СЕБЕ-то, конечно, поверят больше, чем нам» (Верховенский – Кириллову из Достоевского Ф.М. «Бесы»). с от Августина в интерпретации Н. Кузанского:
«…с веры начинается всякое понимание… Вера руководит разумом, разум распространяет веру». Действительно, я «НЕ ВИЖУ», не воспринимаю, ибо не НАЧИНАЮ с веры, ибо у меня нет рецептора для такого зрения – т.е. веры…
И наконец, чтобы закончить с того, с чего начали мы нашу дискуссию, приведу слова И. Канта: «Мораль отнюдь не нуждается в религии, но неизбежно ведёт к религии». Вот эта неизбежность меня и мучит, как, собственно, и само безверие…».
Итак, ЧТО есть ВЕРА? Обычно веру в Бога противопоставляют научным ЗНАНИЯМ. Это - такая давняя традиция, виновниками появления которой, кстати, были не естествоиспытатели, вынужденные придумывать теории типа двойственной истины, дабы ЗАЩИТИТЬ себя от нападок церкви (вплоть до сожжения). Историю всё-таки не следует забывать. После такого противопоставления веры в Бога научным ЗНАНИЯМ начинаются бесконечные споры, типа: «и научные знания основываются на вере (в постулаты, аксиомы, как на недоказуемые ЛОГИЧЕСКИ положения)» и вера в Бога основывается НА ЗНАНИЯХ:
1) непосредственных субъективных («экзистенциях», чувстве «присутствия «другого»»);
2) «объективных» - ««Мы имеем множество достоверных свидетельств о мистическом опыте жизни с Богом, и не последнее из них - свидетельство Самого Христа. СОГЛАСОВАННОСТЬ описанного в этих свидетельствах опыта веры с глубинными побуждениями человеческого сердца придает этому кругу аргументов решающее значение. Религиозный опыт - это реальный факт нашей жизни, который невозможно игнорировать» (Кларк Х. Пинок «Разумные основания для веры») – здесь – СОГЛАСОВАННОСТЬ=ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ= ОБЪЕКТИВНОСТЬ;
3) «прагматических» - о ценности и достоинстве человеческой жизни, столь необходимых каждому из нас для обретения смысла собственного существования;
4) исторических: несомненно, что в Библии отражены реальные исторические события в интерпретации верующих в Бога на том уровне знаний, которым верующие обладали в периоды написания книг Библии.
Если рассматривать знание как упорядоченные (СОГЛАСОВАННЫЕ) тем или иным образом (гибким ассоциативным или жёстким логическим) между собой представления, то рафинированную веками (кстати, и с помощью науки) религиозную веру, действительно, нельзя не признать ЗНАНИЕМ.
Акцентирую внимание на том, что в данном мной определении знания НИЧЕГО не говорится о том, должно быть знание ИСТИННО или НЕТ. Действительно, пожелай кто-нибудь, он обратится к трактатам, критике, интерпретации, например алхимии, изучит их и с полным правом будет утверждать, что он знает алхимию, несмотря на то, эта наука ложна. Т.е. знания всегда есть знания БЕЗОТНОСИТЕЛЬНО к истине. Но нужны ли нам такие знания? Наверное, нужны (достаточно каждому представить своё детство без сказок и жизнь без воображения, мечтаний и пр…). Но, пожалуй, нам ещё более важно умение РАЗЛИЧАТЬ знания именно по их отношению к истине (а значит- свершение сознания в аспекте истинности- отсюда и проистекает то, что принято называть ФАКТАМИ). Почему? Да потому, что знания – это и предсказание, и предчувствие, и предвидение нашего дальнейшего существования. Потому что на основании знаний мы совершаем поступок, действие (зачастую – необратимое (как говорится: ложки потом нашлись, но осадок остался)), РЕАЛИЗУЯ начало того или иного своего будущего. Будь-то восхождение на научный Олимп или – в райские кущи.
Если вера – знание, и, в то же время, чувство, то, вроде бы, результат моих размышлений – тот же:
1) атеизм: «Само понятие веры весьма сложно, оно включает по меньшей мере два взаимосвязанных элемента -гносеологически и эмоционально-психологически. Поэтому анализ веры предполагает как гносеологический, так и психологический аспекты рассмотрения этого явления. ..В гносеологическом плане веру можно определить как принятие человеком в качестве истинных тех или иных идей и представлений, которые не могут быть в силу объективных или субъективных причин однозначно и убедительно доказаны в данный момент…» ((Реферат: Психологические корни религии 2006);
2) «Два якоря есть у веры - знание оснований своей убежденности (или хотя бы знание неправоты противоположных гипотез) и опыт сердечной теплоты (или хотя бы памятование о ней в том же уме). Итак, "человеку надлежит строить свою веру, а не предоставлять ей расти наподобие сорной травы" (И. Ильин) (119). Это - сфера творчества, а не органики. Дуб не сделается вновь желудем, а праведник может вернуться ко греху. Потому и должно следить за собою, испытывая - все ли я еще в вере, или она уже переместилась из моего сердца поближе к моему языку и осталась уже только там, так что Небо живет только возле моего лба» (О вере и знании. А. Кураев).
Однако, на мой взгляд, здесь есть некий нюанс. Я считаю, что вера, это, прежде всего – чувство. Чувство чего?
Вернусь назад – к определению знания и впечатления (+парадокса). Действительно, что есть, по моему определению, знание? УПОРЯДОЧЕННЫЕ сознательные представления. Расшифрую это по существу:
1) во-первых, в определении знаний не говорится о том, что у человека есть ТОЛЬКО ЕДИНСТВЕННАЯ система упорядоченных языковых представлений. Т.е., говоря языком моих определений, я не уверен, что мои знания образуют ЕДИНУЮ СИСТЕМУ с чётко определёнными границами. Например, я чувствую себя атеистом, ибо считаю, что человеческий разум произошёл путём эволюции из неразумной природы. Но я при этом, увидев пробегающую поперёк моего пути чёрную кошку, обязательно возьмусь за пуговицу (предрассудок), ибо у меня НЕТ уверенности в знании того, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ли перебегающая кошка НЕ есть плохой приметой. При этом, я не чувствую свой предрассудок противоречащим моим атеистическим убеждениям. Мне легче взяться рукой за пуговицу, чем экспериментировать (вести систематизацию и учёт результатов своих экспериментов со взятием в руку пуговицы и без взятия). Согласовываю же я эти знания за счёт незнания. Действительно, будучи атеистом, я с лёгкостью могу предположить, что может существовать ДРУГАЯ разумная раса, опередившая нас в развитии лет на тысячу. Причём, мне – без разницы – паразитирует ли разум этой расы на мозгах чёрных кошек, или эта раса проводит над нами эксперимент;
2) во-вторых, в определении знания нет разграничений: представления ЧЕГО? Лишь в «расшифровке» я поясняю, что это: представления не только ПОНЯТИЙ, но и, будем говорить так, неразумных чувств, обобщённых образов, ощущений.
Поскольку же человек должен в каждый момент своей сознательной жизни производить какое-то ОПРЕДЕЛЁННОЕ действие, то он ДЛЯ СОВЕРШЕНИЯ этого действия, должен быть УВЕРЕН, что оно – правильное. Значит, у человека ДОЛЖНО БЫТЬ ЧУВСТВО, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩЕЕ ему о СОГЛАСОВАННОСТИ (правильности, истинности, ВЕРНОСТИ) НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫХ ДЛЯ НЕГО представлений по поводу этого действия, во-первых, а во-вторых, надо понимать, что эти представления, согласованные между собой, НЕ ВСЕГДА (и зачастую), не составляют ЧИСТУЮ понятийную систему (языковых представлений).
Т.е. чувство согласованности представлений есть КУММУЛЯТИВНОЕ чувство, оценивающее СОГЛАСОВАННОСТЬ не только ВЕРБАЛЬНОЙ определённой системы понятий, но и чувственной, системы ощущений, ДАННЫХ В ПРЕДСТАВЛЕНИИ. Это чувство и есть ЛЮБАЯ вера, включая, например, веру в приметы. Когда же та или иная вера ОТОЖДЕСТВЛЯЕТСЯ человеком со СМЫСЛОМ своего существования, она становится МИРОВОЗЗРЕНИЕМ (или, в крайнем, «летальном» случае – САМИМ СМЫСЛОМ СУЩЕСТВОВАНИЯ).
Пару слов о противоположности веры: СОМНЕНИИ. Уже сама приставка СО- в слове СОМНЕНИЕ говорит о том, что в СОМНЕНИИ нет ОДНОГО МНЕНИЯ. Пусть это мнение – ВНЕШНЕ (другого человека), но если оно обратилось в неотделимую часть СОБСТВЕННОГО сомнения, значит, оно нашло среди РЯДА упорядоченных систем представлений начавшего сомневаться человека некую БЛАГОДАТНУЮ ПОЧВУ ЗНАНИЯ, благодаря которой и на которой он строит СВОЁ ВТОРОЕ мнение. Наличие у человека сомнения, кстати, и является ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ возможности существования НЕСОГЛАСОВАННЫХ представлений (или – ассоциаций представлений – знаний) у человека, которые, как раз, и способны ПОДТАЧИВАТЬ ВЕРУ человека..
Вывод: поскольку ВЕРА ЕСТЬ ЧУВСТВО, она не МОЖЕТ БЫТЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО РАЦИОНАЛЬНОЙ как по форме (т.е. – как ЧУВСТВО), так и по содержанию (как чувство, интегрирующее в себе согласованность рациональных и иррациональных (чувств, ощущений) знаний.
Другая сторона (когнитивная- декларативной памяти) чувства веры: УБЕЖДЁННОСТЬ.
При всей равноправности представлений человеку свойственно отдавать предпочтение РАЦИОНАЛЬНЫМ представлениям, ибо, со времён Декарта, ПЕРВАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ, с какой он отождествляет собственное существование, есть МЫШЛЕНИЕ. Хотя уже с античности, собственно, из примата мышления над чувствами и ощущениями проистекает представление о человеке добродетельном – том, кто умеет обуздывать разумом свои чувства, а не идти у них на поводу. Таковое отношение человека к разуму объясняется не столько тем, что разум не может ошибаться, а чувства и ощущения могут (это – не так; разум ошибается не меньше чувств), объясняется не столько тем, что разум может «указать» на ошибочность чувств, ощущений и, зачастую, откорректировать их (это могут, в ОПРЕДЕЛЁННОЙ мере и чувства, ощущения по отношению к сознанию- увы, только по факту предъявления - восприятию), а тем, что:
А) именно у сознания есть наиболее осуществляемая возможность для согласования РАЗЛИЧНЫХ представлений (оно НАИБОЛЕЕ СВОБОДНО а значит, и наиболее ИЗМЕНЧИВО;
Б) посредством сознания возможно ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОЕ согласование представлений РАЗНЫХ людей, т.е. проявление БОЛЬШЕЙ ОБЪЕКТИВНОСТИ в данном ЗНАНИИ:
В) благодаря самосознанию возможно ПРОСЛЕДИТЬ САМ процесс СОГЛАСОВАНИЯ представлений.
Как раз, последняя способность сознания и оказалась в центре внимания самого разумного человека (адверсия – обращение внимания с ЦЕЛИ на СРЕДСТВО). В частности, результатом подобной адверсии явилось рождение ЛОГИКИ. ОДНИМ из достоинств логики можно назвать её ЗАМКНУТОСТЬ в вербальной (понятийной) сфере – отсюда и её, якобы, «беспристрастность». Но это же – и её недостаток, ибо логика способна ИГНОРИРОВАТЬ ИРРАЦИОНАЛЬНЫЕ представления (знания) чувств, ощущений (грубо говоря, способна к софистике). Конечно, это игнорирование, в принципе, имеет определённые пределы ведь рациональные и иррациональные представления формально равноправны и могут образовывать между собой, и обычно образуют между собой иррационально-рациональную упорядоченность (например, эмоциональный «фон» понятий). Отсюда легко понять первоначальную ДВОЙСТВЕННОСТЬ понятия убеждённости, исходя из близости её к понятию веры и определения убеждённости:
С одной стороны:«Убеждение – представляют РАЦИОНАЛЬНУЮ основу…деятельности личности, позволяющую ей совершать тот или иной ПОСТУПОК СОЗНАТЕЛЬНО, с разумным пониманием необходимости и целесообразности определённого поведения… (с другой стороны- прим. мое):Убеждённость – субъективное отношение человека к своим поступкам и убеждениям, в котором проявляется его уверенность в собственной правоте» («Словарь по этике. Под ред. А.А. Гусейнова и И.С. Кона. М., 1989. С. 361).
Первое – убеждение (убеждённость) как и ВЕРА, но с ГЛАВЕНСТВУЮЩИМ, ОРГАНИЗУЮЩИМ РАЦИОНАЛЬНЫМ элементом (допустим, мышление обнаруживает в себе некое ПРИСУТСТВИЕ другого (сознательного) и объявляет это ПРИСУТСТВИЕ, наличием Бога, а не замкнутым на себя ЗНАНИЕ (напр., ДОВЕРИТЕЛЬНОЕ, данное, как ОТКРОВЕНИЕ)).
Второе – убеждение (убеждённость) как чувство согласованного между собой (согласованного, напр., логикой) ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО вербального (понятийного) знания, в котором представления ощущений, чувств, ПРОТИВОРЕЧАЩИЕ же данному ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО вербальному согласованию либо игнорируются, либо сложнейшим образом ИНТЕРПРЕТИРУЮТСЯ в свою пользу. Убежденность, таким образом, отличается от Веры тем, что она прошла через радикальное сомнение в тех жизненно важных РАЦИОНАЛЬНЫХ представлениях, с которыми человек связывает свою сущность («расколотое» Я), или другими словами, через «чистую» рефлексию, преодолев барьер «некритичности» «наивной» веры, обретенной при спонтанной (случайной по содержанию), а в более широком смысле –эмоциональной) рефлексии. Относительная замкнутость вербальной сферы языковых представлений, и история философии с её поисками «чистой» рефлексии, подсказывают существование еще одного типа рефлексии (когнитивной). Свершающийся по мере накопления знаний. Но и в этом случае глубина сознательной рефлексии, по-видимому, имеет предел, например: «Впрочем, такие люди чаще будут полностью игнорировать ту часть их тела, которая больше не представлена в сенсомоторной коре. К примеру, они могут продевать правую руку через рукав рубашки, а левый рукав оставлять ненадетым. Сакс (1995) описывает человека с таким нарушением, который в течение всей ночи был вынужден возвращаться в кровать каждый раз после того, как сваливался на пол. Когда его спрашивали о причинах этого, он утверждал, что пытался избавиться от чужой ноги, которая находилась на одной с ним кровати. Конечно, каждый раз, когда он пытался скинуть чужую ногу с кровати, остальная часть его тела следовала за ней, поскольку "чужая нога" является его собственной! Бесполезно пытаться с ним спорить, используя логические рассуждения. Даже если это абсолютно здравомыслящие и умные люди, они не могут уяснить тот простой факт, что конечность, которую они больше не чувствуют, является частью их собственного тела, и ничем другим быть не может» (Эволюционная психология. Д. и Л. Палмер).
Собственно из указанных свойств взаимодействия самосознания с сознанием и проистекает понимание сознания:
1) действительно, интенция сознания направлена на предмет, благодаря самосознанию, которое размыкает комплементарные языковые представления и представления восприятия долговременной памяти, направленные друг на друга;
2) само самосознание (или Я) суть ничто иное по своему содержанию как несколько эмоциональных представлений, в основном процедурной памяти, с которыми Я ассоциирует себя, лежащие вне фокуса сознания. Но именно они, находясь вне фокуса сознания, а значит: вне «зоны критики», с помощью воли и внимания, создают источник апперцепции восприятия. А поскольку они сами едва воспринимаются попутно в своей интенции на предмет «освещают» лишь содержание сознания (содержание сознания нечто наподобие линз при интенции самосознания на предмет), эти представления не только вне критики, но, практически ВНЕ ПОНИМАНИЯ. Т.е., если человеку указать на ошибочность каких-то из этих представлений- он это, не воспримет (как незначащий аргумент) , либо воспримет его но в этом случае, в человеке пробудиться, прежде всего не вербально данный аргумент, а та сильная эмоция, которая содержится в этом подвергаемом сомнению «со стороны» «разбуженном представлении». И тогда этот ЛОГИЧЕСКИЙ аргумент все-таки будет воспринят, но как оскорбление ЛИЧНОСТИ.
3) деление сознания и самосознания по содержанию представлений можно провести феноменально, вероятно, только по границе самокритичности, которая со временем, без «чистой» философской рефлексии, сопровождаемой сомнением, уменьшается (растет самомнение, уверенность в правоте, даже в мелочах).
4) Рост количества представлений, входящих в самосознание (в форме привычки), сужает горизонт мобильности сознания (мышление становиться догматичным);
5) с другой стороны, переход все большего количества представлений в сферу некритического самосознания, приводит к большему согласованию этих представлений, а значит к большему удержанию в сознании оперативной памяти. Тогда говорят: человек не умен, а МУДР. Но эта мудрость ценна только тогда, когда опыт этого человека соответствует стабильности среды его существования. Если же такая стабильность исчезает- исчезает и большая часть его мудрости, и возрастает потребность к способности проводить рефлексию своего сознания.
6) если рассматривать рефлексию, не только с точки зрения обновления структуры памяти, но и способа увеличения объема знаний, который может быть удержан в сознании (т.е. с точки зрения ограниченности этого объема), то легко понять разницу между спонтанной рефлексией «жизненного мира» и спонтанной профессиональной рефлексией. Конкретно же для индивидуального сознания: как и при спонтанной эмоциональной рефлексии (под влиянием стресса) в рефлексии «жизненного мира» меняется структура памяти, в общем-то случайным образом, а спонтанная когнитивная рефлексия (ученых)- за счет наполнения долговременной памяти структурированными СПЕЦИАЛЬНЫМИ знаниями профессиональным образом. Потому, как перестройка памяти происходит на основании имеющегося при рефлексии ее содержания. Чем более профессиональными знаниями наполнена память, тем выше вероятность попасть в обновленное самосознание этих профессиональных знаний.
6. Исходя из сказанного вытекает зависимость первой спонтанной рефлексии подростка от уровня сознания «жизненного мира» Гуссерля.
7. А если «копнуть» ещё глубже, то получается постмодернистская идея симулякра, который при первой своей спонтанной (эмоциональной) рефлексии, лишь «выбирает» свое из уже существующего «жизненного» мира, т.е. присваивает себе, уже имеющиеся в «жизненном» мире идеи, а не рождает свои, а если и рождает, то по принципу «повторного изобретения велосипеда». Отсюда и разочарование молодости, выраженное в афоризме: «Ничто не ново под Луной» (хотя многие остаются с этим мнением и до конца жизни).
Итак, сознание по сути, есть настроенное в «тональность» актуальности восприятия, сопоставление представлений декларативной и процедурной памяти, производимое мышлением. А мышление, в свою очередь, есть процесс согласования и изменения при этом согласовании представлений о чем-то в моем сознании.
Если сравнить это определение сознания с предыдущим: «сознание: - это рефлективное соотношение субъективной и объективной активности в очевидном знании». То у меня проявляется ФАКТ, основанный на личном опыте познания, ИЗМЕНЕНИЯ моих представлений о сознании в процессе размышления. А изменение представлений о сознании преобразуется в конечное, на «текущий момент, определение сознания.
Отсюда истина, в последней «моей редакции»: «Истина- если я знаю, что я умею сделать так, чтобы БЫЛО так – то это- истинно. Истина- это настроенное верой-соответствие умения-воображению. (Здесь воображение объединяет в себе, как сотворенные представления на основе языка, так и сотворенные смыслом).
А факты: это выстроенные убеждением представления сознания..
8. Теперь: об обозначенных мной ранее «неувязках» при рассмотрении сознания без самосознания:
1) функция самосознания ВЫДЕЛЯЕТ из долговременной памяти конкретные образы, но в определенной степени обобщения. Это относится как процедурной, так и декларативной памяти, в которых репрезентация Я- по сути различна, в то время как содержание представлений восприятия и языковых представлений, по возможности, согласовано в самосознании остенсивным образом (т.е. МАКСИМАЛЬНО ТОЖДЕСТВЕННО). Таким образом, поскольку самосознание, как источник процедурных впечатлений «сливается» с представлениями процедурной долговременной памяти, и суммарно является представителем Я-эмпирического, очевидно, поэтому, его трудно различить, в отличие от «трансцендентального»-Я языковых представлений, для осознания существования которого, понадобилась почти вся история познания, вплоть до Канта и Фихте. Я-эмпирическое- это мышление по необходимости, корреляция которого осуществляется естественным образом (правда, нарушаемых апперцепцией Я-декларативного (транцендентального)), и ядро которого составляют представления долговременной процессуальной и оперативной памяти, Я-трансцендентальное- это свободное мышление, «ядро» которого составляют сконструированные воображением языковые представления, на основании условных абстрактных ЗНАКОВ, ответственные за представления того, чего в природе «поначалу» нет- паровозов, самолетов, компьютеров и т.д. Я-транцендентальное коррелируется общественными согласованными языковыми представлениями. В Я-самосознание, происходит актуализация этих видов памяти на основе предварительного тождества их содержания в сознании. Но, естественно, возможны и размышления, без непосредственного восприятия предмета размышления. Рост возможности размышления без непосредственного восприятия предмета размышления зависит от объема операционной памяти, от силы и умения концентрации воображения направленного на представления долговременной памяти сознания. Собственно «секрет» человеческого мышления- в воображении, но не в «естественном воображении», а в воображении, как синтезе представлений из двух разных источников. При этом внимание самосознания направлено «вовнутрь», т.е. на представления сознания. Таким образом, при размышлении самосознание работает, как бы параллельно на двух уровнях: перцептивном восприятии окружающего мира, и апперцептивном восприятии представлений сознания о предметах отсутствующих на данный момент. Внешне это состояние характеризуется, как рассеянность. Перцептуальный уровень работы самосознания- регистрационный (работает на «автомате», регистрируя лишь отклонения, на которые следует в текущий момент переключить внимание самосознания, поглощенного размышлением). Такое раздвоение направлений перцепции и апперцепции ведет, в общем случае к понижению запоминания, в основном, перцептуального, основанного на процедурной памяти.
Возвращаясь к представлениям сознания, содержащимся в оперативной памяти, и учитывая, что они являются источниками-центрами, упорядочиваемыми остальные представления сознания, но лежащими вне критики («за фокусом сознания»), само Я-декларативной памяти в этом центре не состоит из наиболее абстрактных языковых представлений. Оно состоит из языковых представлений того уровня абстрактности, который наиболее востребован повседневностью, а уж из этого центра расходятся в противоположные «стороны» подсознания и надсознания другие языковые представления, как меньшей степени абстрагированности, так и большей. Соответственно и Я-представления процедурной памяти расположены таким образом, что в «центре» этого Я находятся те представления процедурной памяти, которые наиболее востребованы повседневностью, а не наиболее или наименее обобщенные.Образно говоря, самосознание напоминает замок на разошедшейся молнии одежды, соединяющий комплементарно наиболее полно представления процедурной и декларативной памяти в месте своего нахождения на этой молнии. Причем, двигаться ему «по ходу» (конкретности представлений)- легче, чем в противоположную сторону абстракций и обобщений. «Разнообразие» в этот «машинный» порядок построений сознания существенно вносят, нарушая его:
1) различная «доля» представленности в представлениях самосознания представлений декларативной и процессуальной памяти. Например, нам может казаться, что мы хорошо знаем, что такое, положим «машина», а на «поверку» оказывается, что мы умеем различать марки, водить, но лишь в общих чертах знаем о ее устройстве, или наоборот, мы уверены, что хорошо умеем водить, пока не встретим «аса», который докажет обратное. Или, более общий пример – гипертим, у которого в самосознании более представлены представления процессуальной памяти.
2). Различное эмоциональное отношение к разным источникам представлений об одном и том же предмете. Например, в школе нравиться какой-нибудь предмет (биология ли, математика), но приходит другой учитель, равный по квалификации прежнему, но который не нравиться, положим по моральным качествам, и любовь к данному предмету остывает, он начинает «не даваться».
3). Относительная обособленность декларативной памяти (доминантность), основанная, как было сказано ранее, на том, что принцип её образования схож с принципом образования самого сознания, а именно относительная независимость ОБОБЩЕСТВЛЕННОГО ЗНАКА, которым абстрактно-условно, обозначается предмет, от ИНДИВИДУАЛЬНЫХ особенностей конструирования представлений, инициирующимся этим знаком в конкретном субъекте представлений. Относительная замкнутость вербальных представлений, усиленная, с одной стороны, обособленной однородностью эмоциональной стороны («эйфория» декларативных представлений, в противоположность «тревоге» процедурных представлений), с другой стороны- логикой, закрепляющей своими «сильными, короткими связями смысла», отношения между представлениями декларативной памяти), порождает возможность «чистой» когнитивной рефлексии. Эмоциональная составляющая в связи декларативных представлений, вопреки желанию того же Гуссерля, СУЩЕСТВУЕТ, но она подчинена ДРУГОМУ источнику служащему согласованию сконструированных представлений- на основе общения. Поэтому, собственно говоря у Гуссерля, громогласно заявившему о построении модели мышления, свободной от психологизма, первую скрипку играют «переживания». Указанием на то, что содержанием самосознания являются не более абстрактные и обобщенные представления декларативной и процессуальной памяти, а наиболее востребованные повседневностью, я безусловно «сократил расстояние» между двумя соответствующими «Я»- центрами декларативной и процессуальной памяти. Они уже- не на периферии сознания (см. первая неувязка), но еще далеко друг от друга. «Замок»- самосознание должно:
а). «Чувствовать» направление «движения вверх»
б). Воля должна направлять «замок» в данном направлении, поскольку «вверх» «замок» идет с «УСИЛИЕМ».
За «механизмом» этого процесса обратимся к «субъективной» части философского факта», собственно- к имеющемся уже наработкам в философии.
1. Интуитивный поиск самосознанием декларативного-Я.